"Евхаристия: человечество Христово или обоженная пища" Священник Даниил СЫСОЕВ

Ответ на богословские построения А.Зайцева
 

Сердцем Церкви, ее пищей и питьем, ее жизнью является святейшее Таинство Евхаристии. Видя такое обилие благ, даром раздаваемых в священном Причастии, древний враг — диавол не мог не возжелать лишить нас этой священной трапезы. Для того чтобы достичь своей цели, он, как и во все века существования Церкви, нападает на нее, порождая ереси, искажающие благовестие. И для этого он использует ту болезнь, которая уже несколько десятилетий разъедает, как рак, наше богословие. Под предлогом научности некоторые немногие, но известные ученые мужи, преподающие в наших духовных школах, вводят новизны в изначальную веру Церкви. И самое удивительное, что происходит это под видом избавления от «латинского пленения» православного богословия. Они учат, будто Православная Церковь под западным влиянием утратила правильное понимание собственного учения, потеряла способность отличать неправомыслие от Православия, разорвала связь со святоотеческим богословием. И лишь труды современных «ученых» преподавателей возвращают нас, невежественных, к истинному пониманию нашей веры.

Да, действительно, духовные школы Церкви часто некритично пользовались еретическими авторами и использовали аргументы протестантов против латинян, а латинян — против протестантов. Часто, зачарованные душевной мудростью еретиков, православные ученые стали использовать их труды в целях толкования или богословствования. И в результате искажалось чистое и неповрежденное учение Христово.

Причиной этого стала начитанность «ученых» преподавателей книгами еретиков, что запрещает и наш Требник, и священные Соборы (правила VI и VII Вселенских Соборов). Ведь святые Отцы разрешают читать еретические произведения или миссионерам, которые поставили целью опровергнуть их заблуждения, или же, подобно творениям языческих философов, взять оттуда рациональный инструментарий, отбросив всю религиозную компоненту.

Как результат этого «пленения умов еретическими писаниями» и возникла особая школа богословия, отличающаяся от школы святых, никогда не прерывавшаяся в Церкви. И именно последователями этой особой школы богословия являются все современные модернисты, претендующие на то, чтобы нас научить святоотеческому богословию.

Модернисты воспринимали богословие как некую интеллектуальную «игру в бисер». Священное Писание и Предание было (и остается) для них конструктором для создания собственной системы. Не случайно во многих работах по патрологии тот или иной отец Церкви осуждается за отсутствие творческого подхода и несистематичность. Не имея живого ощущения Божественной Истины, они отстаивают право на «теологумен», частное богословское мнение, пусть даже противоречащее согласному учению Отцов, зато оригинальное. Критерием истинности для них является разум, причем не чей-то иной, а их собственный. Например, проф. В.Болотов выдвигал в качестве критерия приемлемости той или иной святоотеческой мысли то, чтобы она «пленяла меня своей возвышенной богословской красотой, покоряла меня доступной и моему разумению державной мощью своей аргументации». Мы видим, что модернисты не чувствуют неимоверной насыщенности Предания божественной жизнью, и потому их труды не трогают сердца, ибо чужды благоговения и страха Божия. Не случайно, что и с точки зрения светской учености их труды не представляют большого интереса, потому что в большинстве своем это «римейк» с работ западных еретиков. Но при этом они по гордости своей убеждены, что их эрудированность дает им право быть судьями Церкви.

Святые, коих было и есть великое множество в Церкви, богословствуют совсем по-другому. Для них богословие — это общение с Божественной реальностью, а потому здесь неуместна всякая самодеятельность. Для св. Отцов богословие — вне области человеческого творчества. Главная его задача — в сохранении веры, преданной однажды святым (Иуд. 3). Ведь истинная вера — это не наши фантазии, а условие вечного спасения, указание правильного пути в Царство Небесное.

Мы «веруем, что Святой Дух учит Кафолическую Церковь, ибо Он есть тот истинный Утешитель, которого Христос посылает от Отца для того, чтобы учить истине и прогонять мрак от ума верных. Учит Дух Святой Церковь чрез Святых Отцов и учителей Кафолической Церкви. Ибо как все Писание, по общему признанию, есть Слово Духа Святого не потому, что Он непосредственно изрек его, но говорил в нем чрез Апостолов и Пророков; так и Церковь научается от Живоначального Духа, но не иначе, как посредством Святых Отцов и учителей (которых правила признаны Святыми Вселенскими Соборами, чего мы не престанем повторять); почему мы не только убеждены, но и несомненно исповедуем, как твердую истину, что Кафолическая Церковь не может погрешать или заблуждаться и изрекать ложь вместо истины; ибо Дух Святой, всегда действующий чрез вернослужащих Отцов и учителей Церкви, предохраняет ее от всякого заблуждения» (Послание Восточных патриархов 1723 г.).

Все разговоры о «латинском пленении» должны это учитывать. Невозможно, чтобы целые поколения православных епископов, священников, монахов и мирян, среди которых были и величайшие святые (Иоанн Кронштадтский, Игнатий Брянчанинов, Феофан Затворник, Серафим Саровский, Оптинские старцы, новомученики), пребывали в тягчайшем заблуждении и забыли учение отцов Церкви. Можно признать наличие некоей неточности в терминологии, но недопустимо думать, будто таинство веры было утрачено на несколько веков с тем, чтобы оно было восстановлено либералами от богословия в XX веке. Говорить так — значит хулить Святого Духа.

Исходя из этого, мы перейдем к анализу недавно появившейся ереси, отвергающей пресуществление Святых Даров.

Суть ее заключается в том, что во время Таинства Евхаристии будто бы не происходит субстанциального изменения, но в силу мнимого единосущия всего материального мiра хлеб и вино соединяются с Божеством, совершенно тождественно соединению двух природ — божественной и человеческой — во Христе. Нам навязывается такой аргумент: как раскаленное железо становится единым с огнем, но при этом природные свойства железа не упраздняются, никакого изменения «сущности» железа не происходит, изменяется только способ его существования, подобным образом и евхаристический Хлеб, будучи соединен с Божеством, не утрачивает своей природы, но обретает новое начало существования, становится Хлебом Небесным, Телом Самого Бога. Как в Воплощении было воипостазировано человечество Господа, точно также воипостасными, то есть воспринимаемыми в ипостась Бога Слова, становятся и евхаристические хлеб и вино, в Котором они начинают существовать в неслитном и нераздельном единении с Его Божеством, пронизываются нетварной благодатью, становясь тем самым истинными Телом и Кровью Христовыми. Это неправославное учение, прямо и недву­смысленно противоречащее Священному Писанию (Мф. 26, 26–28; Мк. 14, 22–24; Лк. 22, 19–20; Ин. 6, 35–65; 1 Кор. 10, 16–17; 11, 23–32), тем не менее выдается модернистами за общий голос Отцов Восточной Церкви, утраченный лишь во времена «латинского пленения».

Появилось это лжеучение только в середине XX века, и уже это могло бы привлечь внимание всякого, не желающего придерживаться, по выражению свт. Афанасия, «датированной веры». Впервые оно встречается у Н.Д. Успенского (Святоотеческое учение о Евхаристии и возникновение конфессиональных расхождений. Сардоникс, 2004; впервые опубликовано: Анафора // Богословские труды, М., 1976. № 13). Уже тогда оно подверглось критике со стороны Московской Патриархии. В ответ на открытое письмо диакона А.Юрченко Святейшему Патриарху Пимену был подготовлен профессором Московской Духовной академии В.Д. Сарычевым отзыв. В нем так характеризуется это заблуждение: «В результате анализа он (диакон Андрей Юрченко) ясно показал — несомненную, впрочем, и без того — ошибочность, неправославность понимания Евхаристии, явленного проф. Н.Д. Успенским» (www.textology.ru). После этого подобное же лжеучение развивал профессор МДА А.И. Осипов в своем выступлении «Евхаристия и священство» (http://orthtexts.narod.ru/17_Evhar_svyasch.htm; http://orthlib.konakovo.ru). Оно подверглось подробнейшему опровержению со стороны архимандрита Рафаила (Карелина) в его работе «О ложных взглядах на таинство Евхаристии» (журнал «Благодатный Огонь», № 11)[1]. Но, несмотря на столь долгую полемику, все же находятся люди, не желающие в простоте веры принять чистое Откровение Божие. Поводом к новым дискуссиям послужила одиозная статья преподавателя МДА А.Зайцева «Евхаристическое преложение», опубликованная в журнале «Православная беседа» (2004. № 6). Тотчас на новый манифест ереси откликнулись священник Вадим Леонов, преподаватель ПСТГУ и Сретенской Духовной семинарии, кандидат богословия («Евхаристический докетизм» http://www.pravoslavie.ru/put/050526112738) и священник Димитрий Пашков («О евхаристическом Пресуществлении» // Богословский сборник. М.: ПСТГУ, 2005. Вып. 13). Эти труды исчерпывающим образом опровергают новую ересь, справедливо охарактеризованную как «неправославная» (В.Сарычев), как «догматическая ошибка, которая может лишить человека вечной жизни» (архим. Рафаил (Карелин)), «евхаристический докетизм, маловерие, рационализм» (свящ. Вадим Леонов).

Если бы все этим и завершилось и уважаемые преподаватели Москов­ских Духовных школ принесли публичное покаяние в своих заблуждениях, то мы с радостью бы облобызали их как исцелившихся от ереси братьев во Христе. Но увы! С ревностью, заслуживающей лучшего применения, А.Зайцев вновь отстаивает свое лжеучение пред лицом всех обвинений. На сайте журнала «Православная беседа» появился его ответ на рецензию о. Вадима Леонова «Комментарий к статье иерея Вадима Леонова “Евхаристический докетизм”» (www.pravbeseda.org), где автор вновь отстаивает свое заблуждение. Поэтому возникает необходимость опровергнуть новые измышления «борца с пресуществлением».

Но сначала должно изложить здравое учение, которого уже две тысячи лет придерживается Святая Церковь. Мы вместе со свят. Кириллом Александ­рийским и Отцами III и V Вселенских Соборов веруем так: «Возвещая смерть по плоти Единородного Сына Божия, то есть Иисуса Христа, исповедуя Его воскресение из мертвых и вознесение на небеса, мы совершаем в церквах бескровную жертву, приступаем таким образом к таинственным благословениям и освящаемся, причащаясь святой Плоти и честной Крови Христа, Спасителя всех нас; принимаем не как обыкновенную плоть (да не будет!), не как плоть человека, освященного, и сопряженного с Словом единением досто­инства или сделавшегося обиталищем Божества, но как Кровь поистине животворящую и собственную для Самого Слова. Ибо Оно, как Бог и Жизнь по естеству, и став едино со Своей Плотью, явно сделало ее животворящей. Посему хотя говорит нам: аминь, аминь глаголю вам, аще не снесте Плоти Сына Человеческого, ни пиете крове Его (Ин. 6, 53), однако ж мы должны разуметь плоть не человека, одного из подобных нам (ибо как плоть человека будет животворящей по собственному естеству своему?), но плоть поистине принадлежащую собственно Тому, Кто ради нас сделался и действовал как Сын Человеческий» (Послание Кирилла Александрийского к Несторию об отлучении. VII. Деяния Вселенских Соборов. Т. 1. С. 195). Святой VII Вселен­ский Собор добавляет: «Никто из труб Духа, то есть святых апостолов и досто­славных отцов наших, Бескровную Жертву нашу, совершающуюся в воспоминание страданий Бога нашего и всего Домостроительства Его, не называл образом Тела Его. Ибо они не принимали от Господа так говорить и возвещать, а слышали Его благовествующего: аще не снесте Плоти Сына Человеческаго, ни пиете Крови Его, живота не имате в себе; и также: ядый Мою Плоть и пияй Мою Кровь во Мне пребывает и Аз в нем; и еще: приидите, ядите, сие есть Тело Мое... а не сказал: приимите, ядите образ Тела Моего... Итак, ясно, что ни Господь, ни апостолы, ни отцы Бескровную Жертву, приносимую священниками, никогда не называли образом, но самим Телом и самою Кровию. И хотя прежде, нежели совершится освящение, некоторым из святых отцов казалось благочестивым называть сии вместообразными, но по освящении же они суть Тело и Кровь Христовы и так да веруется» (Цит. по: Архиепископ Макарий (Булгаков). Православно-догматическое богословие. СПб., 1868. Т. II. С. 398).

Итак, мы веруем, что Тело и Кровь Господа, приносимые Им Самим (чрез епископа или по его поручению через пресвитера) в Жертву Животворящей Троице, есть по сущности, по природе, в реальности Те же Самые, которые Он взял от Пречистой Девы Марии, пригвожденные ко Кресту, воскресшие и вознесшиеся. Мы приобщаемся не хлеба и не вина, сущность которых отлична от человеческого тела, что очевидно и для здравого смысла, а живой человеческой Плоти Христа, одушевленной разумной душой и неотделимой от Его Божества, и через это «делаемся мы сотелесниками и единокровными Христу. Так делаемся мы Христоносцами, потому что Тело и Кровь Христовы сообщены нашим членам» (Свт. Кирилл Иерусалимский. 4-е Тайноводственное Слово. 3). Мы становимся членами истинного Тела Христа, созидая таким образом Церковь, и Кровь Его очищает нас от всякого греха (1 Ин. 1, 7).

Прежде воспоминания святейших и творческих слов Христовых и призывания Утешителя Духа это было хлебом и вином, и потому и называлось в Литургии свт. Василия Великого (а также и у св. Ипполита Римского) «вместообразом» («Хлеб не был Телом Христовым прежде освящения, но после освящения, говорю тебе, это уже Тело Христово. Он сказал, и стало; Он повелел, и создалось» (Свт. Амвросий Медиоланский. Огласительные поучения. Кн. III. 16)).

Но после чудесного и непостижимого ни для какого сотворенного ума действия Бога вещество хлеба прелагается, претворяется, переменяется, делается истинным Телом Христа. Вино же изменяется, становится тем, чем прежде не было, — Кровью, излитой на Голгофе. При этом, чтобы человек мог вкусить Святейших Таин, сохраняются виды (или образы) хлеба и вина, хотя по сущности это уже Тело и Кровь Бога Слова. Как точно выразил это учение свт. Кирилл Иерусалимский, «видимый хлеб не хлеб, хотя и ощутителен вкусу, но Тело Христово; и видимое вино есть не вино, хотя и подтверждает то вкус, но кровь Христова» (4-е Тайноводственное Слово. 9). Если же и органы чувств говорят нам одно, то должно слушать больше не их, а слово Божие, ибо в этом подвиг веры (Свт. Василий Великий. Нравственные правила. 8). Именно это учение излагает Церковь, уча о пресуществлении святых Даров. Хотя термин этот и поздний, возникший в Православной Церкви только в IX веке у православного богослова Пасхазия (напомним, что тогда Римская Церковь была первой из Православных Церквей), но, как и термин «единосущный», он оказался незаменимым в целях полемики с протестантизмом. Ведь только он оказался неприемлемым для еретиков, отрицавших реальность Евхаристического Тела и Крови. Именно поэтому он повсеместно употребляется на Востоке начиная со святого исповедника Марка Ефесского и его ученика свт. Геннадия Схолария Константинопольского. Он одобрен рядом Соборов Восточной Церкви (Киевским 1640, Ясским 1642, Иерусалимским 1672, Московским 1690) и вошел в общепризнанные исповедания веры, на которые наши святые указывали как на источник Православия (Православное Исповедание и Пространный катехизис).

Этого учения придерживаются наши иерархи и сейчас. Так, Святейший Патриарх Московский и всея Руси Пимен (†1990) писал: «Мы исповедуем, что в сакральный момент наитием Святого Духа хлеб и вино реально, действительно пресуществляются, претворяются, преобразуются в истинное Тело и Кровь Христовы. Это чудо превосходит человеческий разум и воспринимается нашей верой» (Патриарх Пимен. Мысли русских патриархов. М., 1995. С. 410). Глава Украинской Православной Церкви митрополит Владимир (Сабодан) придерживается тех же взглядов. «На Тайной Вечери, — как было сказано на одном из межцерковных собеседований, — ...“благодарение” производит таинственное “превращение” хлеба в Тело и вино в Кровь Христову, на что Он Сам ясно указывает: Сие есть Тело Мое... и сия есть Кровь Моя... Таким образом, мы видим, что уже при первом совершении Евхаристии Самим Господом нашим Иисусом Христом произошло то таинственное явление, которое впоследствии получило название “пресуществление”... Восточная Церковь вполне согласно с Западной всегда признавала это твердо и определенно, без каких-либо оговорок и символизма. Выражаясь философски, можно сказать, что хлеб и вино, оставаясь видимо неизменными, сохраняют свои акциденции (все случайное), тогда как их субстанция невидимо прелагается в Тело и Кровь Христовы. Таким образом Тело и Кровь Христовы здесь являются под видимыми образами хлеба и вина» (Архиепископ Дмитровский Владимир. Евхаристическое богослужение и человек XX века. Доклад на собеседованиях богословов Русской Православной Церкви и Евангелической Церкви Германии (Арнольдсхайн-VI), Загорск, 26–29 ноября 1973 года).

 * * *

Рассмотрим другую работу А.Зайцева — «Комментарий к статье иерея Вадима Леонова “Евхаристический докетизм”» (www.pravbeseda.org), в которой он пытается выдвинуть новые аргументы против Христова учения. При чтении этого (как и предыдущего) сочинения приходится удивляться, до какого уровня невежества способна довести ересь. Ведь мы не можем предположить, что преподаватель Московской Духовной академии А.Зайцев не способен понимать простого русского языка. При этом, однако, уровень знаний его в области догматики заставляет пожелать многого. Достаточно было прочитать внимательно «Источник знаний» преп. Иоанна Дамаскина, чтобы снять большинство вопросов, возникающих при изучении православной веры.

Первое возражение против учения о пресуществлении у Зайцева сводится к тому, что оно ничем не отличается от римо-католического, а потому ложно. Он пишет: «Получается, что в обоих случаях тайна Евхаристии сводится к замене сущностей при сохранении вида. В чем же все-таки разница между православным и католическим истолкованием? Неужели только в том, что с православной точки зрения эта “замена” происходит неизъяснимым образом (будто католическая доктрина детально объясняет, как именно она происходит)?» Да, действительно, Римская церковь (в отличие от отдельных схоластов) не пытается объяснить способ изменения сущностей Даров. Но кто и когда из святых, полемизировавших с латинянами, обвинял их в искаженном учении о сущности Причастия? Их обвиняли в самовольном изменении вещества Таинства (опресноки), отказе от призывания Святого Духа (эпиклеза) и учении об освящении только «установительными словами» («Приимите, ядите... Пейте от Нея вси...»), недопущении мирян к св. Чаше. Но никто не обвинял их в ложном учении о природе св. Даров. Видно, А.Зайцев мудрее и православнее святых Марка Ефесского и Николая Кавасилы, Филарета Московского и Амвросия Оптинского. Нет требования осуждения догмата пресуществления и в чине присоединения католиков к Православию (и не только в современном, но и в древних). Здесь, к счастью, между нами и нашими отступившими братьями нет противоречия. Римская церковь сохранила древнее учение о тайне Тела и Крови. Не понимаю, зачем нам отыскивать новые преграды между православными и латинянами, отдаляя тем самым саму возможность для возвращения еретиков в единство Тела Господня?

Далее автор нового учения обвиняет в пагубной новизне свт. Геннадия Схолария (на самом деле надо бы обвинять его учителя — свт. Марка Ефесского). Зайцев пишет: «Чтобы назвать то или иное положение святоотеческим, недостаточно нескольких высказываний отдельных Отцов, требуется консенсус. Но первым из св. Отцов термин “пресуществление” употребил во второй половине XV в. (!) св. Геннадий Схоларий. (Прежде же в течение целых 15 столетий этот термин в рамках учения о Евхаристии никто в Православной Церкви не использовал!) Более того, в данном случае имела место непосредственная зависимость от Фомы Аквинского».

Разберемся по сути вопроса. Уже указывалось, что появление термина в то или другое время не говорит просто ни о чем. Неизменно содержание благой Вести, а словесное выражение может меняться в зависимости от необходимости защиты ее неизменности от коварства новых еретиков. Кстати, первыми аргумент против введения более точной терминологии использовали как раз не православные, а ариане. (Забавно, что шла речь о том же термине «сущность», о котором идет спор сейчас.) Именно они против свт. Афанасия и Каппадокийцев выдвигали обвинение в том, что они вводят то слово, которого нет в Писании («единосущный»), желая скрыть за словесной неточностью ложные догматы. Точно так же поступает и преподаватель А.Зайцев.

Скажу несколько и о своей священнической практике. Раньше мне, проповедуя Евангелие оглашенным и сектантам и катехизируя новоначальных, практически не приходилось пользоваться термином «пресуществление». Но после появления этой ереси в журнале «Православная беседа» пришлось убедиться в мудрости Отцов Церкви, введших в широкий оборот это слово. Оказалось, что только его иноверцы пока еще не смогли вывернуть наизнанку, чтобы исказить изначальное Откровение.

Но вернемся к этому новому богословию. А.Зайцев показывает или свое полное невежество, или возвращается к радикальному монофизитству Евтихия. Он пишет: «Хотя за общей терминологией скрывалось и разительное отличие: по мнению св. Геннадия, о “пресуществлении в сущность Тела Христова” речи быть не может, поскольку сама такая “сущность” просто невозможна  — в Теле Христовом две сущности (божественная и человеческая), а не одна». Возникают вопросы к преподавателю МДА: с каких это пор христиане стали считать, будто тварное может измениться в нетварное? Когда православные говорили, будто в Теле Христа — две сущности? Две природы (или сущности) мы исповедуем не в Теле Христа, а в Его Ипостаси. Сущность же Его Тела та же, что и у нас. Он единосущен Отцу по Божеству, единосущен нам по человечеству. Неужели и этого преподаватель не знает? Конечно, хлеб и вино изменяются, но лишь в то, что доступно изменению. Когда на земле Господь вкушал и пил (Лк. 7, 36; Ин. 19, 30; Лк. 24, 43), то пища переставала быть собой (хлеб расщеплялся на элементы и переставал быть хлебом) и усваивалась Его Плотью. Так и во время Божественной Литургии такие же хлеб и вино силою слова Христова и наитием Святого Духа становятся Телом Господа (а не Его Божеством) и перестают быть сами собой. Это же очевидно! Именно об этом говорит свт. Григорий Нисский, которого так неискусно цитирует А.Зайцев[2].

Аргументация Зайцева часто поражает своей беспомощностью. Защищаясь от обвинения в том, что радикальное отвержение термина «пресуществление» противоречит Катехизису свт. Филарета Московского, Зайцев ссылается на то, что данный текст был исправлен Синодом по настоянию обер-прокурора. Но ведь и писал его святитель не как изложение личных взглядов, а как точку зрения Церкви. Если бы исправления касались сущности веры и приводили бы к заблуждению, то неужели Зайцев считает свт. Филарета таким трусом, который не возвысил бы своего голоса против заблуждения и разрешил бы тиражировать его от своего имени. Тем паче что в своей «Записке о времени преложения св. Даров» святитель также употребляет как равнозначные термины «преложение» и «пресуществление», а также утверждает одинаковое понимание сущности таинства Римской и Православной Церквами. Редактор вправе поправить авторский текст в случае явной ошибки. Это не нарушает авторских прав. Тем более в документе, опубликованном как официальное вероисповедание Российской Церкви, не может быть ничего неточного. Катехизис никак нельзя обвинить в том, что в него закралось нечто непродуманное и не осмысленное критически. (А именно так Зайцев объясняет наличие спорного термина у русских святых.) Тут надо просто выбирать: или позиция А.Зайцева истинно православная, и тогда вся Российская (да и Вселенская) Церковь в XIX пребывала в ереси (ошибка в столь важном вопросе, как Евхаристия, иначе названа быть не может), или права Вселенская Церковь, а Зайцев вместе со всеми своими единомышленниками— неправославен. Здесь стоит процитировать свт. Феофана Затворника, писавшего о Катехизисе так: «Он есть сокращенное изложение учения Православной Церкви. Он хоть у нас в России составлен, но и принят и на Востоке всеми патриархиями. И есть потому голос всей Церкви Православной... Кто сын Церкви, тот должен слушать голоса Церкви. Голос Церкви в настоящее время в Катехизисе, и голос живой. Стало, кто сын Церкви, тот должен принять все учение, содержащееся в Катехизисе. Вот почему важен для нас Катехизис! И так легко отбиться от его авторитета нельзя» (Собрание писем из неопубликованного. М., 2001. № 177, 178. С. 193, 198).

Как уже было сказано выше, все случаи употребления спорного термина «пресуществление» явными святыми, просиявшими и чудесами, и подвигами (некоторые из них были увенчаны мученическим венцом), Зайцев отбрасывает, яко не бывшия, ссылаясь на их ошибку. Он пишет: «В отношении же св. Игнатия, св. Иоанна Кронштадтского и некоторых других святых и подвижников Нового времени, в творениях которых слово “пресуществление” встречается, можно, наверное, сослаться на слова преп. Варсонофия Великого, который различает в святоотеческом наследии, с одной стороны, то, что Отцы могли по ошибке заимствовать у других, не исследовав их слов и не вопросив Бога о том, “Духом ли Святым внушено было то”, и, с другой стороны, собственно боговдохновенное учение, о котором сами они засвидетельствовали как о божественном внушении. Очевидно, что в данном случае говорить о боговдохновенности термина “пресуществление” не приходится, это лишь дань “школьному” богословию своего времени. К тому же евхаристические размышления св. Иоанна Кронштадтского достаточно принципиально отличаются от выражаемого термином “пресуществление” представления о превращении сущностей».

Итак, мы, наконец, получили критерий отличия Православия от заблуждения. Если для преп. Варсонофия это были Вселенские Соборы и согласие Отцов, то для модернистов — труды их единомышленников. Сбылись опасения крупнейшего богослова ХХ века В.Лосского: историческое богословие превратилось в «серого кардинала» Церкви, мечтающего установить новый канон церковного Предания методами секуляризованной науки. «Только в том случае, если Предание было бы для Церкви не живой реальностью Откровения в Духе Святом, а чем-то иным, этот своеобразный цезарепапизм ученых, навяжи они его Церкви, смог бы стать для нее авторитетным» (Исхождение Святого Духа в православном учении о Троице // Богословие и боговидение. М., 2000. С. 348). Недаром именно ученых А. Зайцев противопо­ставляет святым: «В XX веке термин “пресуществление” вместе со связанными с ним схоластическими ассоциациями отвергался целым рядом православных богословов[3], таких как архиеп. Феофан (Быстров), Михаил Новоселов, прот. Сергий Булгаков, прот. Василий Зеньковский, прот. Георгий Флоровский, архим. Киприан Керн, архиеп. Василий (Кривошеин), архиеп. Алексий (Ван дер Менсбрюгге), прот. Иоанн Мейендорф, прот. Ливерий Воронов, прот. Николай Афанасьев, прот. Александр Шмеман, Павел Евдокимов, Николай Успенский, митр. Иоанн (Зизиулас), Христос Янарас, еп. Каллист (Уэр), Оливье Клеман и др.». То есть Дух Божий забыл открыть тайну Причастия святым, а открыл ее ученым.

Что же касается учения св. Иоанна Кронштадтского, то оно совершенно точно совпадает с догматом Церкви о превращении сущности. Более того, сам труд «Моя жизнь во Христе» начинается с указания на вдохновение святого Духом Божиим: «Обильно открыл Ты мне, Господи, истину Твою и правду Твою». В том месте, на которое ссылается А.Зайцев, написано: «Что удивительного в том, если Сам Бог Слово, Творец всего видимого и невидимого, претворяет, пресуществляет хлеб и вино в пречистое Тело и в пречистую Кровь Свою? В этих хлебе и вине воплощается Сын Божий не вновь, потому что он однажды воплотился — и этого довольно на все бесконечные веки, — но воплощается тем самым телом, которое прежде воплотилось — по подобию того, как Он умножил пять хлебов и сими пятью хлебами напитал несколько тысяч... В этом таинстве животворящего Тела и Крови — тайна для меня, как хлеб и вино делаются телом и кровью Самого Господа; — но тайны Тела и крови на самом деле существуют, хотя и не понятно для меня» (Моя жизнь во Христе. СПб., 1893. Т. 1. С. 18–19). Ясно, что тут и близко нет ничего подобного странному учению Зайцева о «воипостазировании хлеба и вина в Личность Бога Сына».

Неправомочна также ссылка А.Зайцева на литургическое предание. Да, в нем не употребляется слово «пресуществление», но речь идет не о словах, а о сути таинства. А именно против него восстал этот преподаватель новизны. Да и выражение «тело Твое существенне ястся и кровь Твоя существенне пиется» в молитве свт. Амвросия разве не ведет к этой же мысли?

Упорно пытаясь свести все только к игре терминов, Зайцев отвергает тождество терминов «пресуществление» и «преложение», произведенное и восточными Патриархами, и нашим Синодом, что вполне очевидно восходит к халкидонскому догмату. Он пишет: «Делается ссылка на слово “непреложно”, которым в христологии описывается факт неизменности человеческого естества в Воплощении. Поэтому, по логике о. Вадима, “преложение” должно с необходимостью означать изменение по сущности. Но в святоотеческом богословии термин “преложение” не связан столь узким конкретно-содержательным значением. Например, тот же св. Григорий Нисский употребляет его, как и термин “претворение” (metapiisis), не только в евхаристическом контексте, но и по отношению к Крещению: “Ибо что спасительное возрождение приемлется для обновления и преложения (metaboli) естества нашего — это явно всякому...” Возможно ли в данном случае говорить о каком-то субстанциональном изменении человеческой природы? Наверное, не стоит представлять мышление Святых Отцов как какую-то совокупность строго зафиксированных рассудочных категорий и, исходя из этого, заменять богословие филологией».

Действительно, подменять богословие филологией не следует. Но грешен в этом в первую очередь Зайцев. Что же касается изменения природы человека в Крещении, то неужели преподаватель духовных школ не знает того реального духовного изменения, которое происходит с нами в таинстве? Мы были по природе чадами гнева (Еф. 2, 3), а стали детьми Бога. Сердце наше было гнездом демонов, а стало храмом Духа. Смертные получили силу воскресения. Если это не духовно-нравственное изменение природы, то что же? Некрещеный отличается от крещеного, как мертвый от живого. В первом тлеет только ветхий человек и действуют две энергии дьявола и человека, а в христианине — растет новый человек и действует сила Божия, сотрудничая с нашем изволением. Это и называется обожением, в коем и заключается, по мысли Зайцева отличие православного понимания Евхаристии от латинского.

Дальше, пытаясь доказать православие подложного «Письма Иоанна Златоуста к монаху Кесарию», А.Зайцев говорит: «Чтобы обосновать свои подозрения, о. Вадиму, наверное, следовало бы привести тексты св. Иоанна Златоуста или, по крайней мере, других Отцов, в которых говорилось бы о том, что после евхаристического освящения природа или сущность хлеба исчезает. Видеть же эту идею в тех цитатах, которые о. Вадим приводит, значит только выдавать желаемое за действительное. Из высказываний Отцов, что хлеб и вино Евхаристии становятся подлинными Телом и Кровью Христовыми (эта истина вне сомнений!), еще не следует, что их (хлеба и вина) физическая природа упраздняется и вместо нее остается одна лишь докетическая видимость». К слову говоря, не Зайцеву обвинять своих оппонентов в докетизме. Ведь именно еретики докеты, по словам св. Игнатия Богоносца, «удаляются от Евхаристии и молитвы по той причине, что Евхаристия есть Плоть Спасителя нашего Иисуса Христа, пострадавшего за наши грехи, которую воскресил Отец по Своей благости, почему, противясь дару Божию, они умирают в своих изысканиях. Полезнее было бы им участвовать в Евхаристии, чтобы воскреснуть» (Послание к Смирнянам, глава 7). Так что концепция А.Зайцева является точным воспроизведением ереси докетов, с которыми боролся еще ап. Иоанн Богослов.

Модернистский богослов далее пытается извратить ясные слова свт. Кирилла Иерусалимского. Зайцев пишет: «Например, слова св. Кирилла Иерусалимского “Ибо во образе хлеба дается тебе Тело, а во образе вина дается тебе Кровь, дабы приобщившись Тела и Крови Христа, соделался ты Ему сотелесным и сокровным” он (о. Вадим Леонов) комментирует в том смысле, что Святитель в данном случае “говорил о сохранении чувственного образа хлеба и вина после преложения, но по сущности это уже не хлеб и вино, но Тело и Кровь Господа”. Но ведь у св. Кирилла, как и у других древних Отцов, самих понятий “сущность хлеба” или тем более “сущность Тела Христова” нет».

Разберем и эти аргументы. Говорить о том, будто Отцы Церкви не употребляли понятий «сущность хлеба» или «сущность Тела Христова», — признак особого невежества или преднамеренного обмана. Св. Кирилл: «хлеб обыкновенный не есть насущный, а сей святой хлеб есть насущный, то есть имеющий действие на сущность души. Сей хлеб не во чрево вмещается и афедроном исходит, но сообщается всему твоему составу, к пользе тела и души» (Тайноводственные беседы. 4, 15). Что касается выражения «сущность» в отношении Тела Христа, то достаточно из многого привести один пример: «исповедуем мы и “одну природу Бога Слова воплощенную”, выражением “воплощенную” обозначая сущность плоти, согласно блаженному Кириллу» (Преп. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. Кн. 3. Гл. 7. 51).

Да и вообще понятие «сущность» («усия» — по-гречески, «субстанция» — по-латыни) является одним из ключевых для святых Отцов. Означает оно вовсе не кантовскую «вещь в себе», а «самосуществующую вещь, не нуждающуюся для своего существования в другой. Акциденция, напротив, есть то, что не может иметь бытия в самом себе, но имеет свое существование в другом... Святые отцы, отказавшись от пространных словопрений, общее и о многих предметах высказываемое назвали субстанцией, — например, ангела, человека, собаку и т.п.» (Преп. Иоанн Дамаскин. Философские главы. 4; 31). Таким образом, существа, обладающие одинаковыми сущностными признаками, называются единосущными. Но при этом общность в одном из сущностных признаков — например, в сотворенности — никак не приводит к единосущию. Как писал свт. Афанасий Великий: «Свет не то, что ночь; солнце не то, что луна; бессловесные животные не то, что разумный человек; ангелы не то, что престолы, и престолы не то, что власти. Напротив того, хотя все они твари, однако же каждая созданная вещь по роду, в собственной сущности своей, какою сотворена, такой есть и пребывает» (На ариан слово второе. 19). Таким образом, учение о мнимом «единосущии» всего творения ни в коем случае не святоотеческое и не библейское. И в начале Бог творил все существа по роду их (Быт. 1), а не в некоем космическом всеединстве. И в конце различие тварей сохранится. Как пишет апостол Павел, не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц. Есть тела небесные и тела земные; но иная слава небесных, иная земных... Так и при воскресении мертвых (1 Кор. 15, 39–40, 42). Результатом грехопадения стала не атомизация (об этом Откровение и отцы Церкви умалчивают), а тление и смерть, разлагающие творение.

На самом деле панматериализм Зайцева имеет своих предшественников, но только не Отцов Церкви, а неоплатоников (Плотин и Порфирий) и теистических эволюционистов, в первую очередь Тейяра де Шардена, крупнейшего богохульника XX века. Именно последний ересиарх в своих демонических откровениях в пустыне Гоби ощущал сущностное единство вселенной, которая заменила для него Бога Творца (см. «Божественная среда»). Не случайна связь эволюции и панматериализма. Ведь если лжет Шестоднев, то нет никакой разницы между сотворенными существами. Все течет и изменяется — только тогда хлеб и вино могут быть единосущны нашим телу и крови.

Дальше досточтимый преподаватель пытается извратить ясную мысль святого Кирилла. Он пишет: «Единственно, что, казалось бы, подтверждает точку зрения о. Вадима, это слова того же Святителя: “видимый хлеб не есть хлеб, хотя вкусом чувствуется, но тело Христово: и видимое вино не есть вино, хотя по вкусу так представляется, но кровь Христова”. Но имеется ли в данном случае в виду идея сущностного уничтожения хлеба и вина? Сопоставим это место с отрывком из главы о Миропомазании в тех же самых Тайноводственных поучениях: “Но смотри, не почитай онаго мира простым. Ибо как хлеб в Евхаристии, по призывании Святого Духа, не есть более простой хлеб, но Тело Христово, так и Святое сие миро не есть более простое, ниже, если бы кто сказал обыкновенное по призывании, но дар Христа и Духа Святого, присутствием Божества Его бывающий действительным”. Такой контекст, на наш взгляд, не позволяет утверждать, что св. Кирилл исповедовал учение о превращении сущностей (иначе мы должны будем признать и “пресуществление сущности” мира, используемого в Миропомазании)».

Непредвзятое чтение даже тех отрывков, которые приведены Зайцевым, показывают правильность общецерковного понимания Евхаристии как таинства пресуществления. Мысль проста — миро больше не является простым косметическим средством (хотя и остается миром), но благодаря присутствию Божества стало даром Христа и Святого Духа. А Хлеб Евхаристии перестал быть («не есть уже хлеб») даже и хлебом, а стал Телом Христа. Так что и здесь Зайцев беззастенчиво исказил мысль святого отца.

Непонятно, каким образом концепцию Зайцева подтверждают слова преп. Симеона. «В святоотеческом наследии — пишет Зайцев — можно найти немало примеров, говорящих о том, что и после евхаристического преложения хлеб как физическая реальность не упраздняется, несмотря на то, что становится истинным Телом Самого Христа. К этой мысли, говоря о недостойном причащении, постоянно возвращается преп. Симеон Новый Богослов. “Если ядущие Его Плоть и пиющие Его Кровь имеют жизнь вечную... мы же, вкушая их, не чувствуем, что в нас происходит что-то большее, чем [при вкушении] чувственной пищи, и не принимаем в сознании иную жизнь, значит, мы приобщились простого хлеба, а не одновременно Бога”. Очевидно, что, с точки зрения учения о пресуществлении, такой взгляд невозможен, ибо при замене сущностей даже недостойно причащающийся в любом случае причащается “сущности Тела Христова”».

Понимая эти слова как указание на отказ преп. Симеона от веры в реальное превращение Даров в Тело и Кровь Христовы для недостойных, А.Зайцев отказывается тем самым и от своей концепции «воипостазирования хлеба и вина в ипостась Бога Сына» по халкидонскому образцу. Ведь для него эти природы соединяются с Божеством «неразлучно и нераздельно». Значит преп. Симеон, в толковании Зайцева, опровергает не только общецерковное учение, но и самого нашего модерниста. К сожалению, нам не удалось в русском переводе 10 и 14 бесед найти эти слова. Однако в 9 гимне он подробно разбирает то, что происходит с недостойным причастником (Творения. Т. 3. ТСЛ. 1993. С. 59–62). Христос делает хлеб Своим телом духовным (то есть воскресшим, хотя и чувственным), которое неуловимо для недостойных, подобно тому как он стал невидимым для апостолов в Эммаусе (Лк. 24, 30–31) и проходил сквозь двери (Ин. 20, 19–26). Мы знаем многочисленные примеры того, как святые видели, что ангелы забирали у грешных святые Дары и влагали в них опаляющий угль. Эти чудесные действия и объясняют слова святого (если они верно процитированы Зайцевым). Конечно, недостойно причащающийся не способен повредить прославленному Телу Христа. Ведь после воскресения Оно стало недоступно страданиям (Рим. 6).

Далее Зайцев в качестве авторитетов цитирует работу современного патролога А.Фокина, утверждавшего, что свят. Иоанн Златоуст придерживался этой же концепции. «В претворенных Святых Дарах видел две природы — Божественную природу Бога Слова и естественную природу хлеба и вина — по аналогии с двумя природами в Богочеловеке Христе... хлеб и вино “принимаются в общение”, соединяются с Божеством, сохраняя свою “физис” или “усия”... соединение природ мыслится в соответствии с православной христологией ипостасно. Единая плоть Бога Слова умножается, охватывая постепенно все тварное бытие. Но в то же самое время эта плоть тождественна и исторической плоти Христа — воскресшей и вознесшейся к Богу Отцу» (Фокин А. Преложение Святых Даров в таинстве Евхаристии по учению святителя Иоанна Златоуста // Патристика. Новые переводы, статьи. Н. Новгород, 2001. С. 359).

Перечитав эту работу, мы вновь сталкиваемся с тем же модернистским феноменом. А.Фокин не приводит ни одного (!) подлинного отрывка из сочинений св. Златоуста, где утверждалось бы сохранение хлеба и вина после преложения. Напротив, приводятся слова святителя, прямо опровергающие эти построения (Гомилия 46 на Евангелие от Иоанна: «Он смешал Себя с нами, растворил Свое тело в нас... Он дал желающим не только видеть Его, но и осязать, и есть, и касаться зубами плоти Его, и соединяться с Ним»), которые при помощи изощренной (и извращенной) аргументации пытаются вывернуть в противоположную прямому смыслу сторону. Для облегчения этого фокуса выдвигается как будто бы общеизвестное утверждение о сосуществовании в Церкви «различных евхаристических концепций». Как будто бы дело идет не о реалиях таинства, а о культурологических штудиях постмодернизма. Причем первую «концепцию» — «александрийскую» — А.Фокин осуждает за «спиритуализацию таинства, обесценивающую тем самым естественную природу хлеба и вина в Св. Дарах и сводящую их к некоей зрительной иллюзии», что логично завершилось созданием теории трансубстанциации (пресуществления) (Цит. соч. С. 343). Представителями этой концепции были блаж. Августин, св. Амвросий Медиоланский, св. Иларий Пиктавийский, св. Кирилл Александрийский, св. Кирилл Иерусалимский и другие святые отцы.

Вторая концепция — «антиохийская», говорит А.Фокин — это якобы исконно восточное учение II–IV вв. Та самая, которую отстаивают модернисты. К ее сторонникам он относит свв. Григория Нисского, Иоанна Дамаскина, Иринея Лионского, Максима Исповедника. (Что является, как уже было показано в приведенных выше антимодернистских работах, прямой ложью.) Но особенно интересна ссылка А.Фокина на Нестория как вероучительный авторитет (с. 344). Этим автор прямо показывает истинный источник своего и зайцевского заблуждения: это несторианская ересь, фактически отвергавшая Боговоплощение. Хотя в Литургии Нестория и содержится молитва о преложении Даров, и называются они Телом и Кровью, но последовательно проведенное несторианство должно было отказаться от реальности претворения.

Как и Зайцев, и Н.Успенский, А.Фокин строит все свое учение на подложном «письме Златоуста к Кесарию», придавая ему значение чуть ли не ороса Вселенского Собора. При этом, как уже говорилось выше, нет ни одного подлинного текста Златоуста, который бы подтверждал учение и «письма», и новых модернистов. Получается, что мы должны основывать свое «антизападное» и «исконно-православное» учение о Причастии не на Отцах Церкви (Единой на Востоке и Западе), а на творениях еретика Нестория и на древнем подлоге, который ради этого стоит объявить подлинным. Где же здесь изначальное Предание Церкви, обладающее всеобщностью, вселенскостью и непрерывностью во все времена?

Так попытка А.Зайцева обосновать свое лжеучение ссылкой на работу А.Фокина доказывает только то, что в полку иноверцев прибыло, и никоим образом не показывает крепости его позиции.

Поэтому утверждение А.Зайцева, что подложное «Письмо» не имеет «ничего догматически сомнительного. И мысль о том, что и после освящения естество хлеба остается неизменным, взглядам Святителя не противоречит. Просто не стоит интерпретировать учение Отцов в несвойственных им категориях», — является ни на чем не основанным утверждением. Ведь даже сторонник Зайцева Фокин говорит, что, по его терминологии, «александрий­ская концепция» привела «в IX в. (!) к возникновению “коллизии двух богословий” и нашла собственное логическое завершение в католической теории трансубстанциации, в XV в. проникшей и в восточное богословие» (с. 343). Фокин в отличие от Зайцева понимает глубинное тождество нашего учения о пресуществлении с верой «весьма многих» (с. 343) древних Отцов. Так что в нашей вере никакого слома не было просто никогда. А раз так, то утверждение, «что древние св. Отцы якобы учили об изменении сущности — явный анахронизм, попытка приписать им понимание, которое возникло намного позднее и, к тому же, за пределами Православной Церкви» — просто смешно. Достаточно вспомнить любимый А.Зайцевым текст свт. Григория Нисского: «хлеб, будучи в теле, делается телом, так и там богоприемное Тело Принимавшего в пищу хлеб в некотором отношении было с Ним одно и то же по причине, как сказано, в естество тела преложенной пищи» (Большое огласительное слово. Гл. 37. Киев, 2003. С. 279–282.). Если преподаватель Зайцев имеет один палец, сделанный из бородинского хлеба, а другой из батона нарезного, то остается ему только посочувствовать. А если он — все же человек, то должен знать, что хлеб меняет свою сущность, перестает быть хлебом и усваивается («прелагается» — по-славянски, μεταβολή — по-гречески) нашим организмом. Именно это означает и евхаристические термины Отцов — «претворить», «переменить стихии», «перестроить на другой ритм», «сделать», «сотворить», «перестраивать». Недаром одна из транскрипций важнейшего для Зайцева слова μεταβολή — это transmutation, термин, который алхимики использовали для описания превращения свинца в золото. Да и само слово «метаболизм» в биохимии означает обмен веществ в клетке или организме, происходящий через усвоение молекул расщепленной пищи и встройке их в целостную систему нашей органической жизни.

Не случайно А.Зайцев, видимо, понимая неразумность своей концепции, пытается спрятаться в учение о непостижимости веры: «тот факт, что хлеб по своим природным свойствам остается в нашем мире хлебом и именно как хлеб становится прославленным Телом Христовым, создает трудности только для во всем ищущего непротиворечивости рассудка. Как замечал архим. Киприан Керн: “Тайны и антиномии являются величайшими врагами рационализирующего разума в богословии. Чтобы понять, как происходит освящение Даров, выдумано неизвестное свв. отцам слово пресуществление и введено различие субстанции и акциденций в евхаристических элементах”».

Но на самом деле православные никогда не пытались рационально объяснить способ изменения даров в Тело и Кровь Господню. Само слово «пресуществление» как раз и было введено, чтобы охранить тайну. Но говорить очевидную глупость, ссылаясь на «антиномию и тайну», не свойственно православным. Крупнейший богослов XX века В.Лосский писал: «Христиан­ское богословие, верное святоотеческому преданию, не знает прыжков в “сверхлогику”: оно постоянно ставит нас пред лицом антиномий, но всегда пытается разрешить их через различение, позволяющее мыслить и говорить о металогическом, не нарушая законов тождества, противоречия и исключенного третьего, вне которых невозможна человеческая мысль и речь» (К вопросу об исхождении св. Духа // Спор о Софии. М., 1996. С. 147).

Далее А.Зайцев берет на себя неблагодарную задачу опровержения святоотеческого учения (и нашего опыта) о том, что человеческое тело иной сущности чем хлеб, а кровь — чем вино. Он пишет: «Критике о. Вадим подвергает и идею онтологического единства всего материального мира и, следовательно, определенного тождества земного хлеба и человеческого тела. Мысль об изначальном единосущии обычного хлеба Телу Христову оценивается им как совершенно несостоятельная. Но на наш взгляд, она самоочевидна и естественно вытекает из библейской и святоотеческой антропологии, космологии, сотериологии и экклесиологии».

Для нас столь же очевидно, что утверждение единосущия обычного хлеба и человеческого тела — чистое сумасшествие, не замечающее очевидного. По слову свт. Афанасия, уже приведенному о. Вадимом, «безумен был бы тот, кто стал бы утверждать, что дом единосущен с плотником, и ладья единосущна с кораблестроителем» (Творения. М., 1994. Т. 3. С. 55). Но эти слова преподаватель Духовных школ предпочел проигнорировать.

Вот его аргументация: «Адам создан последним, как венец творения, совмещающий в себе все — и видимое, и невидимое — тварное естество (и в Адаме вся тварь должна была приобщаться к естеству нетварному). Это динамическое единство было столь тесным, что, по мысли преп. Иустина (Поповича), весь космос ощущался первозданным человеком как продолжение своего собственного тела. И только грехопадение внесло в мир разделенность всего и вся, так что каждая вещь стала представляться самодостаточной субстанцией, противопоставленной всем прочим. Взаимопроникновение вещей сменилось их атомизацией».

Здесь мы видим ряд ошибочных утверждений. Если Адам совмещал в себе все, из этого никак не значит, что все ему единосущно. Дом включает в себя кирпичи, но отдельный кирпич не тождественен и не единосущен дому. Когда Бог привел к Адаму животных, то не нашлось подобного ему (Быт. 2, 20). Более того, мы помним, что первый человек создан позже не только видимого, но и невидимого мира — ангелов. Но Писание ясно утверждает природное различие людей и ангелов: не ангелов восприемлет Он, но восприемлет семя Авраамово (Евр. 2, 16). Так что тождество всего тварного мира уже не получается. Выше уже приводились слова апостола о природном различии всех видов творения (1 Кор. 15, 39–40, 42), которые основаны на библейском представлении о неизменности изначально сотворенных родов существ. Святой Василий Великий пишет: «Отпрыск тростника не производит маслины, а напротив того, от тростника бывает другой тростник, и из посеянных семян произрастает сродное им. И таким образом, что при первом сотворении изникло из земли, то соблюдается и доныне» (Свт. Василий Великий. Шестоднев. 4. Творения Т. 1. М., 1845. С. 77, см. также с. 123, 159).

Само представление о грехопадении как атомизации творения неведомо Отцам Церкви, а свойственно скорее истинным учителям А.Зайцева — неоплатонику Плотину и ненавистнику христиан Порфирию. Бог разделил все творение изначально. Вся первая глава Бытия наполнена актами «атомизации» и сотворения «самодостаточных субстанций» (по терминологии преп. Иоанна Дамаскина). Не видеть это — значит никогда не открывать Библию. Бог, а не дьявол является Творцом мiра, прекрасного в своем разнообразии. Недаром именно отвергавшие догмат творения докеты, чье учение об Евхаристии аккуратно и точно воспроизводит Зайцев, учили что Тело Христа было составлено «из сущности мира» (Свт. Епифаний Кипрский. Панарий. Кн. 1. Отд. 2.11. Творения. М., 1863. Ч. 1. С. 105). Так что и здесь А.Зайцев упорно и точно следует хуле древних еретиков.

Точно так же совершенно не оправдывает Зайцева его ссылка на «древнегреческое представление о человеке как микрокосме, и это представление развивалось в творениях многих Отцов Церкви, где человеческая природа рассматривается не как индивидуальная автономная сущность, а как сложное иерархическое соединение небесного и земного — души и тела. Тело — это также сложное соединение, оно представляет собой совмещение нескольких уровней — животного, растительного, неорганического. “Ведь человек, — пишет преп. Анастасий Синаит, — отличается от бессловесных [тварей] своими мыслящим, разумным, желающим и волящим [началами], тогда как во всем прочем и, особенно по своим телесным [свойствам], он причастен, подобен и единосущен этим [тварям]. Ибо они суть из той же самой земли, из которой было создано и наше тело”. Об этом же, ссылаясь на Наставления преп. Антония Великого (Добротолюбие. Т. 1. Пункт 166), подробно рассуждает св. Феофан Затворник. “Творения Божии, — резюмирует он в другом месте, — так расположены, что всякий высший класс совмещает в себе силы низших классов, — и кроме их имеет свои силы, его классу присвоенные и его характеризующие”».

Если тот факт, что человек соединяет в себе свойства низших существ, свидетельствует о его тождестве, тогда Зайцев должен считать, что колесо единосущно и тождественно поезду, на котором он едет преподавать в Лавру, более того, он сам — поезд, в силу природного тождества. Глупость этого доказывать (пока) не приходится.

Ссылки А.Зайцева на прот. И.Мейендорфа не доказывают ничего. Во время спора между преп. Никитой Стифатом и кардиналом Гумбертом ни одна из сторон не отвергала тождества евхаристического Тела Плоти Христовой, распятой на Кресте.

Преподобный Никита Стифат вопреки Гумберту учил, что Тело Христа и в гробу было животворяще, как ипостасно соединенное с Его Божеством. Именно это символизирует квасной Хлеб Причастия. Он пишет так: «Те, которые принимают опреснок, пребывают под сенью закона и вкушают трапезу иудейскую, а не словесную и живую Божию, и нам, верным, надсущную и единосущную. Мы приняли надсущный хлеб с неба, ибо, что есть надсущный, как не единосущный нам, но нет никакого единосущного нам хлеба, а только Тело Христово, которое единосущно нам по плоти своей человеческой...» (Диалексис: A. Michel. С. 322–323). Мы видим, что вопреки о. Иоанну Мейендорфу и А.Зайцеву преп. Никита прямо опровергает учение модернистов. «Нет никакого единосущного нам хлеба», — пишет он.

Кардинал Гумберт, будучи заражен несторианством, утверждал, будто учение о том, что Тело Христово в гробнице было пронизано Божественной жизнью, противоречит реальности Господней смерти. Так что позиция А.Зайцева и его сторонников отвергалась обеими сторонами спора 1054 года.

На серьезное обвинение о. Вадима, что концепция А.Зайцева отвергает догмат IV Вселенского Собора об ипостасном единстве двух природ, вводя вместо этого три (а на самом деле четыре из-за природной разницы между хлебом и вином) природы во Христе, тот отвечает двумя тезисами:

«Сразу заметим, что речь не идет о бесчисленном количестве воипостазирований, ибо Евхаристическое таинство не является, с православной точки зрения, бесчисленным повторением Воплощения, Смерти, Воскресения и Вознесения Христа, но только актуализацией всего Домостроительства Сына Божия в конкретных месте и времени (точнее сказать, конкретные евхаристические общины, будучи “здесь и сейчас”, получают за Литургией возможность реально приобщиться к Тайне Христовой Смерти и Воскресения). Поэтому, когда говорится о воипостазировании или о восприятии хлеба и вина в ипостась Бога Слова, речь не идет о каком-то новом или повторном Боговоплощении, но, соответственно, только о его актуализации».

Но когда Христос в Своей жизни на земле вводил в Свою Ипостась хлеб и вино? На Тайной вечери Он не сказал «это хлеб Мой», но «сие есть Тело Мое». Так что и актуализировать нечего. На православной Литургии мы вновь участвуем в жизни Господа, ибо вкушаем Его Собственное Тело и пьем Его Кровь.

Зайцев пишет далее: «Что же касается замечания о единении “не двух природ, но трех”, то, как было показано выше, противопоставление хлеба телу (или, как выражается о. Вадим, человеческой природы природе растительной) — искусственная проблема, возникшая в западных евхаристических спорах IX–XI вв., в результате которых латинские богословы стали рассматривать евхаристическое Тело как особую субстанцию. Такой взгляд — свидетельство приверженности западного богословия индивидуалистической концепции самодостаточности человека как по отношению к Богу, так и по отношению ко всему тварному миру. Сотворенный космос, при таком понимании, превращается в какое-то механическое сцепление никак не связанных между собой сущностей. (О. Иоанн Мейендорф считал, что эта приверженность в не меньшей мере выразилась в западном антипаламизме.)».

На самом деле антипаламизм заключается не в независимом существования разных субстанций (отвержение этого свойственно не христианству, а пантеизму), а в автономии мира от благодати Творца, которая признается тварным феноменом. Более того, единомышленник А.Зайцева А.Фокин признает генетическую преемственность концепции пресуществления с учением ряда Отцов IV века. На самом деле это учение всех православных Отцов всех веков.

После этого А.Зайцев проявляет просто фантастическое невежество в области богословия. Он говорит: «упрек о “трех природах” переадресуем сторонникам пресуществления. Ибо утверждение, что “сущность хлеба пресуществляется в сущность Тела Христова, а сущность вина в сущность Его Крови”, неизбежно приводит к признанию даже не трех, а как минимум четырех природ в Евхаристии: божественная сущность, сущность души, сущность тела и сущность крови».

Напомню простую аксиому: во Христе две (а не четыре) природы — божественная и человеческая (см. определение Халкидонского Собора). Св. Иоанн Дамаскин отвечая монофизитам, чью аргументацию против Православия воспроизводит А.Зайцев, говорит: «О всяком сложении говорится, что оно состоит из того, что соединено непосредственно; ибо мы не говорим, что дом сложен из земли и воды, но из кирпича и бревен... Так и в Господе нашем Иисусе Христе мы не обращаем внимание на части частей, но на то, что соединено непосредственно: на божество и человечество» (Точное изложение православной веры. Кн. 3. Гл. 16 (60)). Не могу понять, как может преподавать в Духовных школах человек, не знающий богословия на уровне первого класса семинарии?!

Не удивительно после этого, что Зайцев отвергает ссылки на мистический опыт Церкви, ясно говорящий об Евхаристии как подлинном Теле и Крови Господа: «О. Вадим ссылается на чудесные случаи, когда... попускалось Богом видеть и ощущать Дары в виде реальной человеческой плоти и крови. (Но ведь были и случаи, например, с преп. Сергием, когда в Евхаристической Чаше являлся огонь!) Надеемся, что это замечание не предлагается в качестве догматического аргумента. (Иначе тогда какие догматические выводы мы должны бы сделать, например, на основании чудесного случая с валаамовой ослицей, заговорившей однажды человеческим языком? Неужели осел — это разумное и имеющее дар речи существо?!) К тому же, даже со строго католической точки зрения, реальная человеческая плоть и кровь — это не то же самое, что и евхаристическое Тело».

Заметим, что ссылки на чудеса как на догматический аргумент — это давняя традиция Церкви, освященная авторитетом как Господа Иисуса (Ин. 15, 24), так и многих святых и деяниями Отцов VII Вселенского Собора. Огонь в Чаше никак не противоречит догмату пресуществления. Ведь мы причащаемся св. Плоти, ипостасно соединенной с Божественным Огнем. Издевательская ссылка на валаамову ослицу — это лишь способ отвергнуть ясное свидетельство Бога. С любой — и католической, и православной — точки зрения Причастие — именно реальная Плоть и реальная Кровь Христа. Можно вспомнить и указание нашего служебника, если в чаше вместо видов хлеба и вина обнажатся подлинные Тело и Кровь.

Таким образом, позиция А.Зайцева, конечно, не является протестантской, как он справедливо и замечает. Протестанты в сравнении с ним — ревнители святоотеческого богословия! Конечно, католическое и протестантское понимание присутствия Христа в Евхаристии принципиально различны, вопреки А.Зайцеву. Одни вместе с нашей Церковью признают тождество Евхаристии с Человечеством Господа, а другие говорят лишь о символах и воспоминаниях. Но позиция Зайцева и его единомышленников отвергает само Боговоплощение, признаваемое даже протестантами.

Конечно, никакого обожения приобщение хлеба и вина, якобы единосущного нам, дать не может: пища не единосущна вкушающему. И противопоставление «пища — тело» нормально для любого человека как сейчас, так и для Адама до падения, когда он вкушал от райских деревьев, и для спасенных, когда они будут после воскресения вкушать плоды древа жизни.

Мы, придерживающиеся изначального Откровения Божия, веруем, что причащаемся за Литургией того самого Тела и Крови, которые Господь принял от Пресвятой Девы, с которыми страдал на Кресте, воскрес и вознесся на небеса. Мы знаем и из Писания и учения Отцов, и из опыта многих и сейчас живущих священников, что хлеб и вино истинно прелагаются, претворяются, пресуществляются силой Святого Духа в Тело и Кровь Христовы, так что остаются только виды хлеба и вина. Вкушая святые Дары, мы обожаемся, соединяемся с Христом — Богом и Человеком. Учение же А.Зайцева и его единомышленников — это восстановление ереси докетов, разрушающего самую суть Евангелия. Оно отвергает догматы творения мiра из ничего по роду своему, о Боговоплощении и нашем обожении через соединение с Христом. Придерживающиеся этой доктрины не имеют права вкушать от святой Чаши и, если не покаются, то не имеют надежды спасения. Пусть даст Господь им всем раскаяние и очистит Церковь от обольстителей.

---

[1] К сожалению, верная по содержанию статья архим. Рафаила (Карелина) была написана в не вполне корректной для серьезной богословской полемики форме, что явно снизило значимость его труда (Ред.).

[2] «Человеку по преимуществу пищей бывает хлеб, и для поддержания и сохранения влажности питьем — не одна только вода, но нередко подслащаемая вином в пособие той теплоте, которая в нас. Поэтому кто взирает на это (т.е. хлеб и вино), тот, по сути, смотрит на объем нашего тела. Ибо когда бывает это во мне, соответственно своим свойствам делается кровью и телом, по претворении пищи пременяющей силой в вид тела... как относительно к нам, о чем говорено уже неоднократно, кто видит хлеб, тот некоторым образом видит человеческое тело, потому что хлеб, будучи в теле, делается телом, так и там богоприемное Тело Принимавшего в пищу хлеб в некотором отношении было с Ним одно и то же по причине, как сказано, в естество тела преложенной пищи» (Свт. Григорий Нисский. Большое огласительное слово. Гл. 37. Киев, 2003. С. 279–282).

[3] Некоторые из нижеперечисленных А.Зайцевым богословов упорно отстаивали неправославные идеи (софиология, имябожие, модернистская экклезиология); другие же, не принимая термина «пресуществление», тем не менее исповедовали православное учение об Евхаристии (Прим. ред.).

 Источник