Страницы

"О критике символических книг. Ответ на брошюру Зайцева А.А" архим. Рафаил Карелин

Далее г-н Зайцев пишет: "Не знаю, в какой духовной школе учился архим. Рафаил, но приходится лишь удивляться его уверенности, что "принцип, называемый "согласием Святых Отцов"... отражен в символических книгах Церкви, которыми... в настоящее время являются "Окружные послания восточных патриархов" от 1723 и 1848 гг., а также книга "Исповедание Православной Церкви".
Господин Зайцев считает это заявление странным, значит, по его мнению, по какой-то странной и необъяснимой ошибке все поместные Православные Церкви приняли вышеуказанные "Послания" и "Исповедание Православной Церкви" как символические книги, как голос вселенского Православия, хорошо не разобравшись в этом.

Господин Зайцев далее делает неверный вывод, будто я приравниваю символические книги к "вероисповеданию Вселенских Соборов". Между ними существует определенная градация. Апостольские правила, постановления Вселенских Соборов, поместных соборов и Святых Отцов, принятых в церковный канон, являются как бы конституцией Церкви, они обязательны для всех времен (кроме епитимийных правил и некоторых литургических постановлений, имеющих исторический характер).
Мы говорим здесь о вероопределениях, которые должны быть сохранены в неприкосновенности не только по духу, но и по букве. Что касается символических книг и катехизисов, то они являются критериями Православия и образцом веры не сами по себе, а по отношению к постановлениям Вселенских Соборов. Формы и структуры этих книг более зависят от исторических условий и современной им терминологии.
Эти книги содержат в себе чистое Православие. Однако по изложению они несовершенны, и поэтому в отличие от постановлений Вселенских Соборов здесь допускается определенная формальная и терминологическая корректировка. Но на самом деле мы видим другое,- желание богословов-модернистов дискредитировать их и убрать со своего пути.
Господин Зайцев делает вывод, что, якобы, по моему мнению, "....фактически получается, что авторы так называемых символических книг находились в отличие от Святых Отцов в состоянии "перманентного богодухновения", даже не будучи святыми".
Нет, г-н Зайцев, вы или не поняли меня или намеренно искажаете мою мысль из популистских целей. Здесь речь не о перманентном вдохновении авторов посланий, которое мы отрицаем даже у святых, а о принципе соборности. Восточные патриархи со своими синодами и соборы, на которых были утверждены символические книги, являлись представительством Вселенской Церкви высокой степени.
Эти символические книги были приняты поместными Церквями как чистое исповедание Православия. После Вселенских Соборов эти "Окружные послания" патриархов и "Исповедание веры" явились наиболее полными выразителями принципа соборности. Надо сказать, что ни в одной поместной Церкви не было высказано против них какое-нибудь возражение или несогласие с ними. Значит, они были не только подписаны патриархами с их синодами и утверждены на поместных соборах, но затем, "ратифицированы", или, если угодно, рецептированы, общим сознанием Церкви.
Что же касается святоотеческих произведений, то в них мы видим, с одной стороны, глубокие религиозные интуиции, доходящие до прозрения, с другой стороны, человеческое несовершенство и ограниченность. Здесь как бы аналогом соборности служит принцип согласия всех или большинства Отцов, а не ссылки на отдельные изречения, которые выбираются, как правило, для подтверждения собственных взглядов по принципу монтажа. Если бы Святые Отцы могли находиться в состоянии перманентного (постоянного) богодухновения, тогда их творения были бы равны Священному Писанию.
Господин Зайцев приводит имена ряда деятелей Церкви, которые, по его мнению, выступали с критикой символических книг, а именно, "Окружных посланий Восточных Патриархов 1723 и 1848 гг." и "Исповедания Православной веры". Он указывает на святителя Игнатия (Брянчанинова), священномученика Илариона (Троицкого), профессора Глубоковского и архиепископа Василия (Кривошеина). Из них только один, Василий Кривошеин, обращается непосредственно к патриаршим посланиям; об этом мы будем говорить ниже. Профессор Глубоковский пишет, что в Православии вообще нет символических книг "в техническом смысле этого слова" и проводит мысль, что единственно "правильным и подлинным учением Христа, во всей его первоначальности и неповрежденности" для Православия является само Евангелие Христово.
Это отдает баптизмом, но он смягчает свою мысль следующими словами: "Сама Православная Церковь вплоть до нынешнего времени не употребляет каких-либо особых "символических книг", удовлетворяясь общими традиционными памятниками, имеющими вероопределительный характер".
Таким образом, п-р Глубоковский все-таки признает, что в Православной Церкви всегда существовали общие традиционные памятники вероисповедального характера, к которым обращалась Церковь, и которые удовлетворяли ее. Какие же это "традиционные, вероопределительные памятники"?
Профессор Глубоковский и г-н Зайцев не уточняют этого весьма важного вопроса. Но ответ один. Речь идет о катехизисах, с апостольских времен всегда существовавших в Церкви, и о тех же символических книгах, которым г-н Глубоковский не дает определенного наименования.
Что же касается св. Игнатия (Брянчанинова) и св. Илариона (Троицкого), то они в цитациях, приведенных г-ном Зайцевым, вообще не упоминают патриаршии "Послания" и "Исповедание Православной веры", а выступают против схоластики и призывают сблизить православное богословие с богослужением Церкви, с чем мы также согласны.
Нужно сказать, что профессор Глубоковский отличался в церковных кругах рационализмом, выделявшим его даже в то смутное предреволюционное время из среды других профессоров Академии. Господин Зайцев пытается "поймать" меня путем логического силлогизма, чтобы, по словам Пастернака, "я пропал, как зверь в загоне". Вот его силлогизм. Первая посылка: я считаю свт. Илариона (Троицкого) крупным православным экклезиологом, между тем, он критикует символические книги, которые я называю "маяками Православия". Вторая посылка: людей, критикующих символические книги, я называю модернистами. Итог: или я должен назвать свт. Илариона модернистом, или получается замкнутый круг противоречий.
Но дело в том, что первой посылки как таковой не существует. Святитель Иларион в приведенной г-ном Зайцевым цитате критикует западное влияние, которое начало проникать в русские духовные школы задолго до посланий восточных патриархов, и одной из целей этих посланий было как раз предохранить православие, в том числе Русскую Церковь, от угрозы католического и протестантского влияния. Если бы архиепископ Иларион сказал бы хоть одно слово против патриарших посланий, то г-н Зайцев не пропустил бы его, как лакомую пищу. Но такого слова у свт. Илариона при богословском "обыске" не нашли. Такая ошибка г-на Зайцева называется в логике "расширением объема первой посылки".
Затем здесь вкралась второстепенная ошибка. Я указывал в своей статье на экклезиологическую позицию архиеп. Илариона Троицкого, что "вне Церкви нет спасения", а не занимался оценкой всех его богословских трудов. Это уже не в области логики, а в области нравственности называется нечестной интерпретацией слов оппонента.
Господин Зайцев в своих петушиных наскоках на Послания Восточных патриархов хочет представить читателям священномученика Илариона Троицкого своим союзником. Он задает риторический вопрос, из которого не видно, что сщмч. Иларион отрицал возможность спасения еретиков и иноверцев, т.е. тех, кто находится вне Православной Церкви. Отвечу на это словами самого священномученика Илариона:
"Тогда (в век апостольский) не оставалось места для нелепой мысли о том, будто христианство - одно, а Церковь - другое, будто возможно христианство помимо Церкви. Тогда вражда против Церкви была враждой и против христианства. Вражда же против Церкви во имя якобы какого-то христианства - это исключительно явление наших печальных дней. Когда христианство являлось в очах мира именно Церковью, тогда и самый этот мир ясно понимал и невольно признавал, что Церковь и христианство - одно и тоже". <Архимандрит Иларион. Христианства нет без Церкви. М. Сретенский монастырь. 1995. С. 10.>.
"Только в Церкви может жить, развиваться и спасаться человек, как и во всяком организме отдельные члены никогда не растут и не развиваются отдельно друг от друга, а всегда только в неразрывной связи со всем организмом. Без Церкви нет христианства; остается только христианское учение, которое само собой не может "обновить падшего Адама"" <Там же. С. 24>.
"Эту же мысль ясно выразил и святой Василий Великий в своем послании к епископу Амфилохию. Святой Василий говорит, что отступившие от Церкви и через раскол уже не имеют на себе благодати Святаго Духа. Эти мысли святого Василия Христова Церковь на VI Вселенском Соборе (правилом вторым) и на VII (правилом первым) утвердила как непреложную истину. Послание святого Василия к Амфилохию было признано каноническим, посему и доселе помещается в "Книге правил"" <Там же. С. 30>.
"Когда люди берут Евангелие, забывая, что его им дала Церковь, оно для них - будто Коран, сброшенный Аллахом с небес" <Там же. С.40>. "В бесцерковной форме христианство является одним только звуком, изредка сентиментальным, но всегда карикатурным и безжизненным" <Там же. С. 40.>. "Нет христианства, нет Христа, нет благодати, нет истины, нет жизни, нет спасения,- ничего нет без Церкви, и все это есть только в единой Церкви!" <Там же. С. 49>.
Надо сказать, что свмч. Иларион Троицкий в своих экклезиологических трудах опирается главным образом на творения свмч. Киприана Карфагенского и блж. Августина, т.е. на тех богословов древней Церкви, имена которых вызывают у модернистов раздражение или хандру.
В числе критиков патриарших посланий г-н Зайцев упоминает имена патриарха Сергия, митрополита Антония (Храповицкого) и протоиерея Григория (Флоровского), но предпочитает умолчать о том, в чем заключалась эта критика. Упрекнуть г-на Зайцева в излишнем лаконизме мы не можем, так как цитирование статьи архиепископа Василия (Кривошеина) заняло в его брошюре шесть (!) страниц, так что его молчание в данном случае является свидетельством того, что ничего "подходящего" для г-на Зайцева там не нашлось.
Однако митрополита Антония (Храповицкого) мы все-таки считаем модернистом совсем по другому поводу, а именно, за его искажение догмата об искуплении, когда он пытается заменить крестную жертву Христа Его "невидимой" жертвой в Гефсиманском саду в молитве к Небесному Отцу (в таком случае символом христианства должен был бы стать не Крест, а Чаша страданий). Некоторые богословы считали митр. Антония (Храповицкого) еретиком. Во всяком случае его имя ничего не говорит в данной полемике.
Мы были очень удивлены и озадачены тем, что г-н Зайцев включил сюда выдающегося православного богослова, борца с модернизмом и либерализмом преп. архимандрита Иустина (Поповича). Мы просмотрели его труды, поскольку это было в наших возможностях, и нашли у него неоднократные ссылки на "Послания восточных патриархов" и "Исповедание Православной веры" как на свидетельство учения Церкви. В его сравнительно небольшой монографии "О первородном грехе" содержится шесть ссылок на вышеуказанные символические книги, как на голос чистого вселенского Православия. Поэтому или г-н Зайцев назвал имя прп. Иустина (Поповича) по ошибке, т.е. допустил ляпсус, или же пошел на грубую подделку, рассчитывая на неосведомленность в этом вопросе большинства его читателей.
Так что круг свидетелей, представленных г-ном Зайцевым, сужается и, наконец, остается один - архиепископ Василий (Кривошеин), и именно потому, что он один, ему уделяется столько места в брошюре. Г-н Зайцев начинает с маленького вступления, вернее с примечания. Он говорит, что архиепископ Василий "около двадцати лет подвизался на Афоне, и этому аскетическому настрою он был верен в течение всей своей жизни".
Господин Зайцев, забегая вперед и предрешая мое суждение о архиепископе Василии (Кривошеине), говорит, что "его (арх. Василия) авторитет как ревностного защитника Православия не вызывает ни малейших сомнений (у кого, у г-на Зайцева, у которого даже символические книги вызывают сомнения?), и даже архим. Рафаил не дерзнет обвинить его ни в модернизме, ни в чем-либо еще".
Несмотря на оптимизм г-на Зайцева, я все-таки решаюсь обвинить архиеп. Василия "в чем-либо еще", а именно, в тенденциозной и необъективной критике символических книг, и если не в модернизме, то в модернистском методе, который игнорирует оценки богословов XIX столетия.
Я ничего не имею против личности архиепископа Василия (Кривошеина), но считаю, что называть его одним из крупных патрологов XX века является преувеличением. Почему же г-н Зайцев хвалит архиепископа Василия? Потому что нашел у архиепископа Василия критику символических книг и вообще отрицание твердых вероисповедальных ориентиров. В данном случае не патрологические труды, а безудержный критицизм, имеющий не столько объективный, сколько субъективный характер, заставил г-на Зайцева говорить об архиепископе Василии таким умилительным тоном.
Итак, ниспровергатель авторитетов, остроумный г-н Зайцев, как и полагается, поставил на их место новый авторитет - архиепископа Василия (Кривошеина). Афон, где долгое время архиепископ Василий "совмещал деятельное изучение святоотеческого наследия с научной работой", является только условием для правильной монашеской жизни и православного мышления в научных работах, но никак не гарантом их. Вспомним, что противники св. Григория Паламы, с которыми я не хочу сравнивать архиепископа Василия, также проживали на Афоне, а среди монахов, претендовавших на исихию, нередко попадались люди, не понимающие азов монашеской жизни, о чем свидетельствовали св. Паисий (Величковский) и св. Игнатий (Брянчанинов).
Приведу пример, который г-ну Зайцеву может показаться вызывающим. Господин Осипов находится на территории Троице-Сергиевой Лавры в течение наверно более двадцати лет. Но общается ли он с выдающимися старцами, находящимися в монастыре, к которым едут люди не только со всех концов России, но и из зарубежа; т.е. общается не на уровне приветствия во время встречи, а советуется ли он с ними, особенно в своих богословских воззрениях?
Считается ли он с их мнением, интересуется ли их отношением к своим сотериологическим и экклезиологическим воззрениям? Или же он считает, что их дело молиться, а его богословствовать? Поэтому психологический аргумент г-на Зайцева о том, что архиепископ Василий жил на Афоне, и, следовательно, пропитался духом Афона, для нас остается неубедительным. Некоторые западные монахи, например, болондисты и мхитаристы, считали монастырь не столько местом молитвы, сколько условием для продуктивной научной работы.
Теперь скажу о своем маленьком личном опыте, который ничего не доказывает в этой полемике, но для меня представляет все-таки определенное свидетельство. Я заметил, что отношение к Царю-мученику Николаю II является неким пробным камнем для выявления внутреннего кредо человека. После смерти Императора вокруг его имени образовалось духовное поле, разделенное на две части.
Православные традиционалисты чувствовали величие жертвы Императора и его Семьи. Эта трагедия не только эмоционально потрясала их, но они воспринимали ее как мистику борьбы светлых и темных сил, в которой Император стал жертвой и победителем. Либералы с революционной настроенностью питали неприязнь к Императору как во время его жизни, так и после смерти. Для них смерть Императора была эксцессом революции, о которой они не так уж жалели, а для их духовных преемников канонизация Императора как мученика и страстотерпца вызывала однозначный протест. Таким образом, они мистически участвовали в казни Императора как святого.
К этому крылу принадлежит и г-н Осипов, что для нас неудивительно. Но, к сожалению, мы услышали от самого архиепископа Василия в Петербурге незадолго до его смерти, что он против канонизации. Правда это было сказано в очень обтекаемой форме - несвоевременно и нецелесообразно", но слова были произнесены ледяным тоном. Я повторяю, что это не довод в полемике, это только штрих к портрету архиепископа Василия как личности. Афон приветствовал канонизацию Императора, а архиепископ Василий, видимо, и на Афоне сохранил другой настрой.
Теперь остановимся на критических замечаниях архиепископа Василия (Кривошеина) насчет символических книг. Во-первых, он подменяет текстуальный анализ символических книг историей их происхождения. При этом он считает неоднократную переработку, корректировку и дополнения, внесенные в эти книги до их окончательной редакции, не положительным фактом, свидетельствующим об огромной богословской и филологической работе, а, скорее, негативным явлением ("смотрите, сразу не удалось, пришлось переделывать"). На Вселенских Соборах правила и постановления также не были определены сразу. Требовались продолжительные обсуждения, дискуссии, а иногда острая полемика между Отцами Собора; требовались не только духовные знания и богословская оснащенность, но также эрудиция в вопросах истории, философии и лингвистики. Отбрасывались неудачные варианты и составлялись новые, более совершенные; иногда одно слово взывало продолжительное обсуждение.
Характерно, что рационалисты и атеисты, стремящиеся дискредитировать авторитет Вселенских Соборов, подробно останавливались на этих прениях, чтобы показать участников Соборов в нарочито неприглядном виде. Нам не раз приходилось слышать реплики со стороны сектантов: о какой догматической истине вы говорите, когда у вас на этих Соборах дело доходило до потасовок.
Этот прием в другом варианте использовал архиеп. Василий, а г-н Зайцев присоединил к его цитатам свое примечание о том, что митрополит Петр (Могила) - борец за Православие - был узурпатором и автором униатского проекта, который не состоялся. Во-первых, во времена Византийской империи неоднократно бывали случаи, что государственная власть ссылала неугодных ей патриархов, однако последующих патриархов история не считает узурпаторами.
Польско-литовское правительство поставило условием для существования Православной Церкви в границах государства переход в юрисдикцию Константинопольского патриархата. Именно эти силы отстранили митрополита Исаию (Копинского) от руководства Киевской епархией. А г-н Зайцев (или коллегия г-под зайцевых) приписала это лично митрополиту Петру (Могиле), Константинопольскому экзарху, который ныне причислен к лику месточтимых святых.
Что касается предполагаемой, но не совершившейся унии, то митрополит Петр (Могила) вел не только религиозную, но и дипломатическую борьбу как с Ватиканом, так с католическим польско-литовским правительством. Насколько ходы в этой дипломатической борьбе были оправданы,- я не берусь судить, но если митрополит Петр действительно хотел бы унию, то Ватикан распростер бы перед ним свои объятия.
К тому же г-н Зайцев в примечании умалчивает тот факт, что "Православное исповедание веры" было коллективным произведением, в котором участвовал митрополит Петр (Могила), но вовсе не был его единственным автором. Отрицание г-ном Зайцевым книги "Православное исповедание веры" доходит до такого накала и до такой степени, что он порицает постановление о местной канонизации митрополита Петра Могилы. Итак, архиепископ Василий (Кривошеин) и г-н Зайцев совершили психологический обходной маневр перед атакой на текст самих посланий.
Какие претензии имеет архиепископ Василий (Кривошеин) к "Православному исповеданию веры"? Оказывается его шокирует схоластическая структура книги, т.е. форма, а затем присутствие латинской терминологии. Надо сказать, что на Украине православными богословами были написаны целые антикатолические трактаты на латинском языке, так как в то время латынь была таким же общеупотребительным научным языком, как греческий язык в древности
Что касается содержания книги "Православное исповедание веры", то архиепископ Василий не указывает ни одного факта, где католическое влияние проявилось бы в самом содержании книги, а ограничивается общими спекулятивными фразами. Впрочем, он вскользь упоминает о сходстве нравственных глав "Православное исповедания веры" с одним из католических катехизисов, но не решается выводить из этого заключение о каком-либо отступлении или католической специфике в православном труде. Надо сказать, что разделение катехизиса на три части: вера, надежда и любовь - имеют за собой многовековую традицию и уходят корнями в практику древней Церкви. Такую систему, основанную на словах ап. Павла о главных добродетелях - вере, надежде, любви - уже употреблял блаженный Августин. Катехизисы всегда существовали в Православной Церкви, поскольку всегда существовала необходимость дать сжатые и точные знания о вере тем, кто присоединялся к Церкви и принимал Таинство Крещения.
Кроме того всегда существовали духовные училища, где катехизисы были самым главным и основным учебником. Ставленников во священники принимали по экзамену, который предполагал знание катехизиса и т.д. Поэтому неудивительно, что как православные, так и католические катехизисы, имеющие под собой когда-то единое Предание, должны были сохранять какие-то сходства, особенно в той части, которая заключала в себе нравственные вопросы.
Было бы странным, если бы такого сходства не существовало, ведь католицизм представляет собой деформацию христианства, но не генетически другую религию. Были случаи, когда латинский перевод с греческого служил единственным источником после потери оригинала и на основании его осуществлялся обратный перевод на греческий язык и реконструкция текста.
Именно такой латинский перевод с утерянного подлинника позволил прп. Никодиму Святогорцу составить книгу "Невидимая брань", притом латинский перевод был настолько изменен и попорчен, что пришлось переводить его в форме свободного пересказа. Однако православный читатель увидел в этой книге опыты древнего монашества. И эта книга заняла почетное место среди восточной аскетической литературы.
Больше претензий архиеп. Василий (Кривошеин) имеет к другому документу - "Исповеданию веры" Иерусалимского патриарха Досифея, который у архиепископа Василия назван символическим памятником XVII века. Однако и здесь мы видим сознательную подтасовку текста, более подходящую для иезуита, чем для афонца. Символической книгой является не "Исповедание веры" патриарха Досифея, а "Послание патриархов восточно-кафолической Церкви о православной вере". Они вовсе не идентичны друг другу, к тому же свое "Исповедание веры" патриарх Досифей неоднократно перерабатывал и исправлял. Характерно, что архиеп. Василий (Кривошеин) считает исправление и улучшение текста, происходившее с участием всех восточных патриархов и богословов, показателем несовершенства символических книг, между тем, мы здесь видим как раз проявление соборного разума Церкви.
Но все-таки в чем конкретно упрекает архиеп. Василий патриарха Досифея - одного из соавторов "Окружного послания восточных патриархов", завершивших свою работу в 1723 году, т.е. через пятьдесят лет после первого издания "Исповедания веры" патриарха Досифея? Архиеп. Василий считает, что деление благодати на три вида не соответствует православной традиции.
Однако учение патриархов в том виде, в котором предлагает архиеп. Василий, убеждает нас, что здесь идет речь не о трех природах благодати, а о ее различных действиях. Такое деление, разумеется, условно, как и всякое деление, но оно дано для удобства, или скажем по-другому, по немощи ограниченного человеческого рассудка, чтобы яснее представить картину спасительных действий Божества. И современная православная сотериология употребляет термин "предваряющая благодать".
Что это значит? Не человек первый ищет Бога, а Бог ищет человека; не падшее человеческое естество является инициатором спасения, а божественная любовь. Предваряющая благодать пробуждает религиозные интуиции человека, заложенные в его природе, оживляет его дух, показывает ему новые горизонты бытия. Но предваряющая благодать ждет ответа от человека, который может принять или отвергнуть ее. Итак, предваряющая благодать - это призыв и возможность встречи человека с Богом. Если человек последует предваряющей благодати и захочет следовать за Христом, то Господь посылает ему Свою помощь и силу - спасительную благодать, без которой невозможно войти в новую жизнь, очистить свое падшее естество, исполнить евангельские заповеди.
Разумеется, учение о спасающей благодати не устраивает г-на Осипова и г-на Зайцева. У патриарха Досифея спасительная благодать называется "содействующей" для того, чтобы подчеркнуть синергизм, взаимодействие благодати со свободной волей человека. Но это не взаимодействие равных величин: благодать спасает человека, ведет его к Богу, преобразует его душу, а человек проявляет послушание благодати, поэтому он не пассивный предмет спасения, а соучастник его.
Слово "содействующая благодать" поясняет слово "спасительная" и предохраняет православных от двух крайностей: веры в роковое предопределение, когда человеческая личность как бы детерминизируется Богом, и от гуманистического антропологизма, когда человек видит спасение в своих естественных силах, в чем мы упрекали г-на Осипова. Первая ошибка приобрела свой законченный вид в кальвинизме, вторая - в пелагианстве.
В патристике есть указание на то, что Господь давал особую благодать подвижникам, которые совершали подвиги, превышающие силы человеческого естества. Преподобный Ефрем Сирин, будучи в состоянии такой благодати, просил: "Господи, умерь волны благодати Твоей", по смирению чувствуя себя недостойным этой благодати. Можно указать еще на другие действия благодати, но, конечно, все это будет приспособлением к нашей ограниченности, которая воспринимает действия Божии аналитически.
Архиепископ Василий (Кривошеин) упрекает патриарха Досифея в том, что тот утверждает, что в евхаристии сущность хлеба и вина прелагается в Тело и Кровь Христа. Но здесь вопрос о семантике слова "сущность". И современное Православие учит о том, что хлеб и вино "существенно" превращаются в Тело и Кровь Христа. Здесь надо подвергнуть семантическом анализу термины субстанция и акциденция, а не верхоглядно упрекать патриарха Досифея в латынщине. Я извиняюсь за такое сравнение, но в русском языке очень много слов не только греческого и латинского, но и татаро-монгольского происхождения. Неужели архиеп. Василий из-за этого упрекал бы свой родной язык в татарщине?
Архиепископ Василий считает, что "римско-католический характер имеет учение "Исповедания"" и "неизгладимости священства". Позвольте спросить, а как смотрит на это Православие? Если, например, со священника снимут сан, а затем возвратят его, то как прикажут г-н Осипов и г-н Зайцев рукополагать его снова, как совершенно лишенного даже следов священства? Такие случаи, правда редкие, были в истории Церкви, но вторичного рукоположения, как вторичного Крещения, не происходило. Поэтому, вопреки мнению архиепископа Василия, "неизгладимость священства" все-таки остается. А в запрещении снятия сана прекращается ее действие. Если можно выразиться очень условно и, так сказать метафорично, ее динамика переходит в статику.
Архиепископ Василий считает католическим отступлением "разделение Церкви на небесную и воинствующую". В православном богословии также имеются названия "небесная - торжествующая Церковь" и "земная - воинствующая Церковь". Это вовсе не разделение Церкви на две части. Церковь едина и неразделима как единое мистическое Тело Христа. Это скорее говорит о характере и деятельности единой Церкви. Ее миссия на земле - включение людей в искупительную жертву Христа Спасителя, освящение их благодатью Духа Святаго, проповедание веры Христовой.
Здесь, на земле, она в своих чадах борется с демоническими силами греха и зла, поэтому называется Церковью воинствующей. Уже в I веке Климент, епископ Римский, сравнивал земную Церковь с воинством Христовым. Церковь небесная - это Церковь Ангелов и святых, Церковь победителей, торжествующих свою победу, вернее, победу Христа, совершенную в них. Это Церковь, пребывающая в вечной радости богообщения, но находящаяся в неразрывном общении с Церковью земной и таинственно присутствующая в христианских храмах. Архиепископ Василий слишком много и незаслуженно приписывает католической теологии то, что искони присуще православному вероучению.
Архиепископ Василий далее пишет: "Не делает Досифей никакого различия между каноническими и второканоническими книгами Ветхого Завета, что тоже не соответствует православному Преданию и заимствовано из римо-католиков". Здесь архиеп. Василий вместо слов "канонические" и "неканонические" книги употребляет другой термин - "второканонические", характерный для католической традиции.
Утверждение в том, что католики не делают различия между этими книгами, также неверно: католики разделяют их на две части: канонические и второканонические, т.е. утверждают определенную градацию. Не может быть, чтобы архиеп. Василий не знал об этом, тем более, что сам употребил католический термин: здесь или ляпсус, от которого не застрахован никто из нас, или сознательная дискредитация "Послания".
Надо сказать, что различие между каноническими и неканоническими книгами прежде всего происходит в плане догматики, т.е. неканонические книги не имеют безусловного авторитета для вероучения. А что касается области нравственного богословия, то обычно Святые Отцы пользовались всеми книгами - каноническими и неканоническими, как единым источником; Церковь также включает в богослужение тексты некоторых неканонических книг. Патриарх Досифей не имел целью определять канон книг, который был составлен еще задолго до него.
Далее архиеп. Василий продолжает: "...Но что собственно "коробит" православное чувство в "Исповедании" Досифея, это - запрещение мирянам читать Св. Писание, особенно Ветхий Завет. В защиту этого запрещения Досифей ссылается на опыт Церкви, якобы убедившейся во вреде, происходящем от чтения Св. Писания мирянами, и пытается оправдать его утверждением, что, как сказано в самом Писании, спасение от "слышания Слова Божия", а не от его чтения.
Излишне говорить, что опыт, о котором здесь идет речь, есть "опыт" римско-католической, а не Православной Церкви. Там он понятен, ибо церковный строй, да и учение римско-католической церкви действительно не находятся в согласии с Писанием, и миряне не должны этого знать, но в Православии это не так, ему нечего бояться Св. Писания. Не говорим о том, что этот "опыт" запрещения чтения Св. Писания оказался очень неудачным и был одной из причин, вызвавших отпадение от римско-католической церкви протестантов. А ссылка на то, что спасение не от чтения, а от "слушания",- не что иное, как софизм. Во всяком случае, нигде в святоотеческом предании и постановлениях древней Церкви нельзя встретить каких-либо указаний о вреде чтения Слова Божия".
Итак, в интерпретации архиеп. Василия Кривошеина, "Послания Восточных патриархов" запрещают читать мирянам Священное Писание, особенно Ветхий Завет. Выходит, что на чтение Ветхого Завета налагается для мирян вето, а что касается Нового Завета, то его читать запрещается, но некатегорически. Здесь не только извращение мысли восточных патриархов, но гораздо больше,- целенаправленная и сознательная неправда со стороны православного архиерея, похожая на "соцзаказ". Что же пишут на самом деле восточные патриархи? Чтобы не быть голословными, приведем текст, который не решились цитировать ни архиеп. Василий, ни г-н Зайцев.
"Мы знаем, что все Писание богодухновенно и полезно и столь необходимо, что без него вовсе невозможно быть благочестивым, однако читать его не все способны, но только те, которые знают, каким образом надлежит испытывать Писание, изучать и правильно разуметь оное".
Итак, патриархи и разрешают и благословляют читать Священное Писание тем мирянам, которые могут правильно разуметь его, т.е. тем, которые имеют необходимые духовные знания, хотя бы на уровне катехизисов, которые знают православные вероопределения и могут в их ракурсе читать и правильно понимать Библию, чтобы самовольным толкованием не впасть в заблуждение; еще лучше, если миряне будут знакомы с экзегетическими трудами. То есть Библию можно и нужно читать, но при определенной подготовке.
Нам кажется, что это разумный и очень ценный совет. Уже Святые Отцы сказали: "Ветхий Завет в Новом открывается", а мы бы добавили: Ветхий Завет через Новый понимается, поэтому изучение Библии надо начинать с изучения новозаветных книг. Архиепископ Василий вместо этого солгал, что восточные патриархи вообще запретили мирянам читать Священное Писание.
Далее он продолжает: "В защиту этого запрещения Досифей ссылается на опыт Церкви, якобы убедившейся во вреде, происходящем от чтения Св. Писания мирянами". Однако в самом послании заключается другая мысль, а именно: "Без разбору позволять неискусным чтение Священного Писания то же значит, что и младенцам предложить употребление крепкой пищи". <Сноска: Послания Восточных Патриархов. Ответ на вопрос 1.> Всякий непредубежденный человек может убедиться, что здесь идет речь вовсе не о всех мирянах, как пытается нам доказать архиеп. Василий, а о тех из них, кто неискусен в понимании Библии, т.е. не наученных и неподготовленных.
Далее архиепископ Василий путем подтасовки текстов приписывает патриархам, подписавшим послание, странную мысль, что спасение - от слышания Слова Божия, а не от чтения, и гневно называет это софизмом, но, разумеется, умалчивает, что этот софизм составил он сам. Патриархи говорят, что те люди, которые не имеют нужных познаний, при всем своем благочестии, должны слушать Слово Божие, т.е. поучения и его объяснения, прежде всего от священнослужителя.
Это может быть не только литургическое, но внебогослужебное чтение, которое устраивали при храмах братства и миссионерские союзы. Надо сказать, что катехизаторство в различных формах всегда существовало в Церкви и продолжало существовать в самые трудные для православия времена. В Греции были миссионеры, часто из монахов, которые ходили по селам, собирали народ, читали Св. Писание и истолковывали его. Один из таких миссионеров был мученик Косьма, названный "равноапостольным".
Слушать Писание - это не значит воспринимать тексты не через зрение, а через слух, а слушать объяснения Библии из уст священнослужителей и подготовленных к этому учителей. Итак, слушать - это значит учиться, а не разбирать самому. Архиепископ Василий из этого совета составляет какой-то каламбур или анекдот.
Тенденциозность и научная нечестность архиепископа Василия еще более видна в сравнении со следующими словами послания, которые он сознательно пропустил: "Не всякому позволяется без руководства читать некоторые части Писания, особенно ветхозаветного". Значит речь идет, главным образом, о трудно понимаемых символических местах Библии, а не о всем Писании. Но даже эти труднопонимаемые места можно читать и изучать, но только под руководством.
Таким образом, патриархи не накладывают вето на Библию, как хочет показать нам почтенный критик, а благословляют ее изучение, "... дабы веровать сердцем в правду и устами исповедывать во спасение". Архиепископ Василий называет патриаршии послания "невысокими по уровню богословской мысли" и считает их авторов посредственными богословами. Неужели архиепископ не понимает, что эти послания были обращены не к богословской элите, а ко всей полноте Церкви,- как священству, так и мирянам. Здесь высокое богословие сделало бы его мало понятным для большинства читателей. Задачей патриархов было простым, ясным и доступным для народа языком изложить основы христианского вероучения. Поэтому послания не могли быть написаны в таком экстравагантном стиле, в каком архиепископ написал монографию о прп. Симеоне Новом Богослове.
Если патриарх Досифей и остальные восточные патриархи были посредственными богословами, то почему "Окружное послание" перевел на русский язык один из самых выдающихся церковных деятелей и богословов свт. Филарет, митрополит Московский, считая эту книгу необходимой для Русской Церкви? Неужели архиепископ Василий глубже понял содержание и значение этой книги, чем свт. Филарет - один из самых глубокомыслящих умов своего времени?
Далее архиеп. Василий касается пространного катехизиса митр. Филарета и находит в нем только один термин, с которым выражает несогласие, а именно, "пресуществление" Св. Даров. Но это слово, осмысленное православным сознанием как преложение и превращение и в какой-то степени еще более дополняющее их, не нравится архиеп. Василию, потому что ему кажется, что этот термин содержит в себе католическую материализацию Таинства.
Архиепископа Василий признает, что "... катехизис Филарета является выдающимся по ясности изложения памятником русского богословия". Но архиеп. Василий по своим априорным установкам также отказывается его считать символической книгой. В этих постоянных отрицаниях чувствуется дух какого-то революционного анархизма. "Анархия - мать порядка",- говорил батька Махно. Отсутствие общепризнанных вероисповедальных ориентиров, т.е. анархия мнений - это отец богословия третьего тысячелетия, считают модернисты.
Далее г-н Зайцев продолжает: "Как видим, вероучительная авторитетность так называемых символических книг, на которые пытается опереться архим. Рафаил, мягко говоря, далеко не безусловна. И уж тем более их нельзя признать ни "маяками Православия", ни "отражением принципа согласия Отцов".
Однако желание модернистов, в том числе учителей г-на Зайцева, уничтожить авторитет символических книг расходится со свидетельствами ведущих богословов не только греческой, но и русской церквей XIX столетия. Это был золотой век богословия в России; он дал яркую плеяду таких звезд первой величины, как Филарет, митрополит Московский; епископ Филарет (Гумилевский), епископ Сильвестр, архиепископ Макарий Харьковский и другие. Классическим трудом по богословию считаются труды архиепископа Макария "Догматическое богословие" и "Введение в православное богословие".
Эти труды до сих пор являются непревзойденными; более того, теологи XX века не создали ничего подобного этим книгам по их монументальности, широте охвата и научной объективности. Поэтому я приведу дословно оценку символических книг архиепископа Макария.
"Между изложениями веры, появившимися в Церкви Восточной Православной, одни суть общие для всей этой Церкви, а другие принадлежат собственно Церкви Русской. Из общих известнейшие: два нарочито составленные исповедания православной веры в руководство всем православным:
а) одно - около половины XVII века (1640 г.) в Киеве для охранения чистоты Православия как от мнений лютеран и кальвинистов, так еще более от мнений римских католиков и бывших униатов. Это "Православное исповедание кафолической и Апостольской Церкви Восточной". Сперва оно рассмотрено на соборе Киевском и вскоре (в 1643 г.) - на соборе Ясском; потом рассмотрено и одобрено всеми четырьмя восточными патриархами и единодушно принято всей греческой Церковью; наконец, и для всей Церкви Русской одобрено и утверждено патриархами Иоакимом (в 1685 г.) и Адрианом (в 1696 г.), который даже назвал эту книгу "богодухновенной", разумеется, не в строгом смысле, и Святейшим Правительствующим Всероссийским Синодом, который, кроме того, что многократно издавал ее для всеобщего руководства православным, подтвердил в 1840 году особое распоряжение бывшей Комиссии духовных училищ о преподавании этой книги по всем семинариям (в низших отделениях), а в 1845 году постановил, чтобы для обстоятельнейшего изучения ее уделен был еще один класс в неделю, и чтобы воспитанники при переходе в высшее отделение перед самым началом курса нарочито повторяли ее как необходимое руководство при изучении богословия;
б) другое - в последней половине того же века (в 1672 г.) на соборе Иерусалимском для охранения чистоты Православия от заблуждений Кальвинских под названием: "Изложение православной веры Восточной Церкви". Истину и чистоту этого Изложения снова засвидетельствовали все святейшие патриархи и другие архипастыри Церкви Восточной когда послали его от себя (1723 г.) в ответ христианам великобританским как истинное изложение и мудрование православной веры и тогда же сообщили для той же самой цели и нашему Св. Синоду; принял и засвидетельствовал и Св. Синод Всероссийский, издав в 1838 году это исповедание на русском языке под заглавием "Послание патриархов Православно-кафолической Церкви о православной вере" для руководства всем православным, а в 1845 году постановив безмездно раздавать эту книгу всем духовным воспитанникам для всегдашнего употребления не только в семинариях, но и по выходе из семинарий".
Из этого можно видеть, что критика архиеп. Василия Кривошеина символических книг находится в разительном противоречии с оценками русских патриархов, Святейшего Синода Русской Церкви и ведущих теологов XIX века. Я думаю, сам г-н Осипов (и г-н Зайцев) согласятся, что архиеп. Макарий как богослов стоит не на одну, а не несколько голов выше архиеп. Василия (Кривошеина).

ПРИМЕЧАНИЯ
К III главе "О вероучительных источниках"
Примечание 1     (к с. 24 ориг.)
Одним из самых основных вопросов современного богословия, который во многом определит его завтрашний день, является вопрос о церковном Предании и ориентирах этого Предания. Традиционалисты утверждают, согласно свидетельству святого Иринея Лионского, что апостолы передали в Церковь, вложили в нее, как в сокровищницу, все, что слышали от Христа; что Дух Святой, пребывающий в Церкви, хранит священное Предание, а внешним ориентиром Предания являются те вероучительные истины, которые Церковь содержала везде и всегда. Разумеется, это не исключает догматических определений, того, что и раньше содержалось в св. Писании и св. Предании.
Вторым принципом в познании истины является соборность Церкви, где хранителями веры всегда были церковная иерархия и народ в их единстве и ответственности каждого члена Церкви за чистоту веры.
Третий - постановления соборов Вселенских и поместных, которые были приняты осознанием и полнотой всей Церкви, а также правила святых апостолов и святых отцов, вошедшие в законодательства Церкви. Четвертый принцип - согласие всех Отцов или большинства их по данному вопросу. Пятый принцип - богослужение как ориентир богословия, при этом учитываются книги, вошедшие в общецерковный богослужебный устав, в "церковное предание", а не проба пера подхалимов перед властями (например, Феофан Прокопович) и модернистов (например митрополит Никодим Ротов). Шестой принцип - древние Символы веры и Никео-Царьградский Символ, как их завершение. Седьмой - символические книги и катехизисы, составленные, в основном, как раскрытие Символа веры. Хотя в этих книгах могут быть отдельные фрагментарные неточности и терминологические нечеткости.
Надо сказать, что модернисты стараются дискредитировать символические книги, - не уточнить, а перечеркнуть, так как символические книги, несмотря на некоторые несовершенства, являются стеной Православия, стоящие на пути модернистов - богословских кочевников.
Восьмой принцип - преемственность. Богословские труды, написанные в наше время, должны быть в согласии с богословами прошлых веков. Если линия преемственности прерывается, то богословие перестает быть потоком единой реки. Оно становится отражением гипотез, субъективных представлений авторов и становится недостоверным.
Модернисты стоят на другой точке зрения по всем этим вопросам. Они заявляют, что символических вероисповедальных книг в Церкви вообще не существует. Они клянутся в своей преданности Православию, но на деле оказывается, что под Православием они подразумевают собственные интерпретации Священного Писания и Святых Отцов, безграничный интеллектуальный разгул, ревизию основ христианства. Притом это делается, как правило, под дымовой завесой православноподобных слов и выдернутых из текстов цитат. Модернисты заявляют: надо принимать Предание, как все, что написали Святые Отцы, т.е. на основании субъективно понятых или умышленно искаженных или представленных в виде монтажа святоотеческих изречений. Они, в сущности говоря, составляют новые религиозные системы, которые выдают за древнее православие.
Между тем, Святые Отцы искали истину как через личный внутренний подвиг жизни, так и через внешнее обучение. Они писали под неодинаковым воздействием благодати, а иногда допускали неточности и ошибки. Когда у прп. Серафима Саровского спросили, ошибался ли он в ответах людям, то он сказал: "Ошибался, когда говорил "от себя", не воспросив Бога". На ошибки Святых Отцов или неточности догматических определений указывали еретики в оправдание своего лжеучения. Некоторые из Отцов переходили в Православие от платонизма, другие - от арианства. Святые Отцы совершенствовали свои знания. Они находились в тесном общении друг с другом, исправляли друг друга, а нередко их переписка была похожа на дискуссию.
Последовательность духовного становления ярко видна в творчестве великого богослова V столетия св. Кирилла Александрийского, которое можно разделить на три периода: ранний период его творчества - до 30-х годов; затем период третьего Вселенского собора и последний третий, продолжавшийся до смерти александрийского первоиерарха - поиск соглашения или сближения с Иоанном Антиохийским и восточными Отцами. Это был самый плодотворный период в богословии св. Кирилла. И надо сказать, что поздние творения св. Кирилла настолько отличались от раннего учения этого Отца, что часть последователей святого Кирилла отошла от него.
Модернисты пользуются цитатами без всякого исторического анализа, именно пользуются ошибками и неточностями Святых Отцов - тем, что оставила Церковь за своим порогом. Некоторые из модернистов заявляют: все, что написали Святые Отцы - свято. Здесь под видом благочестия и благоговения к Святым Отцам мы видим другое: ложный метод, который ведет к разрушению церковного Предания и догматики.
Если все, что написали Святые Отцы свято, то, значит, правилен догмат о Христе свт. Кирилла Александрийского: "Одно лицо и одна природа", или гипотеза свт. Григория Нисского о предсуществовании душ. Этот великий христианский философ отрицал пользу паломничества христиан по святым местам ("место не приближает к Богу"). Святой Кирилл Александрийский, попавший под влияние своего дяди Феофила, сравнивал свт. Иоанна Златоуста с Иудой,-  это тоже по благодати?
Святой Епифаний Кипрский считал свт. Иоанна Златоуста оригенистом - это тоже правильно? Блаженный Феодорит написал на смерть свт. Кирилла Александрийского памфлет, а вернее сатиру, где писал, что смерть Кирилла обрадовала живущих на земле и огорчила находящихся в аду, потому что к ним пришел такой неспокойный человек. Может эти слова тоже патрологическая находка для модернистов? Даже  такой великий ум, как Григорий Богослов сравнивал Отцов Второго Вселенского Собора со стаей галок. Между тем, именно отцы Второго Собора предвидели притязание римской кафедры на особое место в Церкви и положили этому преграду.
Некоторые из древних Отцов прилагали к Святой Троице неточные формулировки, которые могли быть поняты, как субординация Божественных Лиц. Неужели все это входит в священное Предание?
У сектантов и модернистов один принцип подхода к текстам - выборочность, игнорирование того, что не соответствует их взглядам, произвольная интерпретация текстов, монтаж цитат. Модернисты, как и протестанты, хотят разрушить Предание. Они говорят, что Символ веры можно дополнить, так как Дух Святой живет в Церкви (т.е. под видом наития благодати можно переиначить Символ веры). Они учат, что  постановления Вселенских Соборов были обусловлены уровнем современных им знаний, носят на себе ограниченность эпохи и поэтому не могут являться для нас несомненным авторитетом.
Что касается богослужения, то у модернистов оно занимает второстепенное место, и поэтому они мало обращают внимания на его свидетельства. Особенное раздражение вызывают символические книги. Чтобы вызвать недоверие православных к символическим книгам, модернисты идут на обычный популистский прием: они говорят, что эти книги носят на себе печать католицизма, между тем как в "Посланиях Восточных патриархов" от 1848 г. католицизм отвергается как пагубная ересь. По своим разрушительным действиям в новое время модернизм можно сравнивнить с древним арианством.
Модернисты игнорируют труды по богословию, написанные в ХIХ столетии именно потому, что богословие прежних веков, несмотря на отдельные недочеты (все человечество несовершенно), было построено на священном Предании и являлось голосом Православия, который они хотят заглушить своими петушиными фальцетами.
Примечание 2    С. 32 (ориг.)
Оценка, данная священномученником архиепископом Иларионом Троицким антикатолической деятельности Иерусалимского Патриарха Досифея.
"Так, Российская Православная Церковь XVII века, возглавляемая Святейшим Патриархом, твердо держалась греческого Православия и всеми силами боролась с чуждым латинским богословием, которое заносили в Москву ученые малороссы.
Благодаря неусыпным трудам ревностного Патриарха, в Москве побеждает греческое направление, а все латинское отдаляется от новой духовной школы.
Нужно сказать, что Московский Патриарх был не одинок в борьбе против латинского влияния. Пусть он уже не находил сочувствия в этой борьбе со стороны московского правительства, - с ним заодно были восточные патриархи.
Русская церковь была тогда в весьма оживленных сношениях со вселенскими патриархами, которые лично приезжали в Москву, и обменивались грамотами с русским церковным и гражданским правительством. Восточные патриархи всегда поддерживали русскую иерархию в борьбе с латинством, иногда даже побуждали к этой борьбе и всеми мерами способствовали укреплению и господству в Москве образования православного греческого. В день Рождества Христова 1668 года от лица присутствовавших в Москве патриархов было произнесено слово "О взыскании премудрости Божественныя".
Здесь патриархи скорбят о том, что в православном роде российском пренебрегается изучение греческого языка и настойчиво убеждают Царя, иерархов и весь народ позаботиться об устройстве в Москве греческого училища. "Положи отныне,- обращаются патриархи к царю Алексею Михайловичу,- в сердце твоем училища - греческие и иные - создать, спудеов милостию си и благодатию их умножить, учителей благоискусных найти и их честью за трудолюбие поощрять, если увидишь их старание, а по прошествии немногого времени примешь, даст Бог, плод стократный и полныя рукояти от сих семян".
Но особенно следует упомянуть Иерусалимского Патриарха Досифея, великого ревнителя православия в XVII веке, зорко следившего за русской церковной жизнью и часто писавшего послания русским Патриархам, Царям, даже отдельным церковным и гражданским деятелям. На Россию Патриарх Досифей смотрел как на опору всего вселенского Православия, а потому России прежде всего необходимо во всей строгости и чистоте держаться православной веры. С большой тревогой и великим опасением смотрел патриарх на усиливающееся в Москве западное, преимущественно католическое, влияние. О католичестве Патриарх Досифей мыслил весьма определенно: "Папежская прелесть однозначна безбожью, ибо что есть папежство и что есть учения, если не явное безбожие?". "Беззаконные папежники хуже нечестивых и безбожных; они безбожны, ибо два Бога предлагают - одного на небе, а другого на земле".
"Папежничество есть не что иное, как несомненное безбожие". "Латиняне, вводящие в веру, в Таинства и во все постановления церковные новости, суть явные нечестивцы и раскольники, потому что частную церковь делают вселенскою, и вместо Христа почитают главою Церкви пап, и римскую церковь, которая есть частная церковь, они почитают вселенскою. И потому, по словам отцов и учителей Церкви, они суть обманщики, негодные и бесстыдные люди, не имеющие любви, враги мира Церкви, клеветники православных, изобретатели новых заблуждений, непокорные, отступники, враги истины, завистники, упорные, непослушные, какими признают их Отцы, а потому достойны презрения". Вполне понятно, что Патриарх Досифей рекомендовал московскому правительству самые решительные меры для пресечения католического влияния.
"Если великое твое царство,- писал Досифей уже Петру,- имеет намерение учинить избрание Патриарха, повели, чтоб не учинилось избрание особы из казаков, и малороссиян, и сербян, и греков, так как они много смешены и сплетены с схизматиками и еретиками, и не имеют неложного и чистого православного догмата, но повели быть избранию особы из москвичей, и чтоб был стар и доброго гражданства, так как пока были патриархи-москвитяне, то хранили в чистоте Православие".
В Москве, узнает Патриарх Досифей, появились в большом изобилии западные книги и он пишет Патриарху Московскому Иоакиму в 1689 году: "Внимайте с великим прилежанием, чтоб никто из верных, как от великих, как и от малых, не читали и не держали у себя такия книги, в которых содержится "скверное и безбожное учение папиных поклонников, или безбожное и скверное учение лютеранов и кальвинов, так как они наполнены лести и лукавства, и в притворении благочестия имеют учение безбожества". Через два с половиной года, в начале 1682 года, Патриарх Досифей снова пишет Патриарху Иоакиму: "Храни, храни, храни стадо Христово чисто от латинского письма и книг, так как все в них есть учение антихристово, и полно нововведений". <Сноска: Архимандрит Иларион Троицкий. Книга "Да не будут тебе бози инии". Ст. "Богословие и свобода Церкви". С. 325-329.>

Из книги архим. Рафаила Карелина "О современном неогностицизме"

Комментариев нет:

Отправить комментарий