Глава XIII. Заключение.
В заключение г-н Зайцев выражает восторг по поводу своих доказательств и говорит, как портной в сказке "О голом короле", что каждый честный человек должен видеть роскошный наряд на модернистах, а кто не видит этого наряда, тот жулик и невежда. Помнится, что придворные короля изо всех сил расхваливали его одеяние, пока один ребенок не крикнул: "А ведь король-то - голый!" И тогда люди поняли, что на самом деле король шел по улице города голышом. Поэтому г-н Зайцев кричит: мы привели доказательства, достаточные для людей, не потерявших "естественную совесть".
Мы все-таки осмеливаемся сказать, что, несмотря на всю свою человеческую греховность, видим, что г-н Зайцев шьет одежду из воздуха, энергично орудуя иглой. Господин Зайцев пишет, что "...излагаемое А.Н. Осиповым учение имеет своими предшественниками не обновленцев (Евдокима, Антонина, Александра Введенского и других), а Святых Отцов Православной Церкви."
Надо сказать, что большинство обновленцев также говорили, что движение имеет целью возврат к жизни древнехристианских общин и обновление Церкви от последующих исторических деформаций (см. например, у Антонина, Введенского, Боярского, и других). Поэтому "богословская революция" в стакане воды всеми силами хочет найти несуществующую для нее опору в творениях Святых Отцов.
Далее г-н Зайцев продолжает: "Это учение - не плод творчества современных церковных "либералов", "реформаторов", и "модернистов", но часть аутентичного богословского и лигургического наследия Православной Церкви".
Вырвать из патристики несколько цитат и склеить из них ленту для монтажа, это вовсе не значит доказать их "аутентичность" Церкви. Приведем такой пример. Когда взорвали храм Христа Спасителя, то часть материала пошла на строительство и облицовку станций Московского метрополитена. Нельзя, указывая на эти камни, доказывать "аутентичность" храма и метро.
Далее г-н Зайцев продолжает: "Напротив, отстаиваемая архим. Рафаилом концепция почти всеобщей гибели человечества есть не что иное, как активно реанимируемое в наши дни мироощущение средневекового католицизма, буквально жаждавшего вечной кары для всех "неверных".
Начну с маленького замечания. Слово "неверный" употребляется не католиками, а мусульманами по отношению к людям, не принявшим ислам. Впрочем, ошибка небольшая, тем более, что у г-на Зайцева знания о католицизме и исламе, похоже, адекватны. В каноническом послании от 1848 года восточные патриархи сравнивали опасность католицизма в наши дни с опасностью арианства для древней Церкви. А я, как известно г-ну Зайцеву, принимаю догматические послания патриархов как символические книги, т.е. образец вероисповедания. И в то же время я должен сказать, что обвинения средневековых католиков в "жажде вечной кары для всех некатоликов", т. е. жажде почти всеобщей гибели человечества - это клевета, выдуманная г-ном Зайцевым и его учителями.
Если мы обратимся к средневековой католической литературе, то увидим там наряду с извращенным духовным мистическим опытом все-таки не торжествующую злобу и ненависть к человечеству, а глубокое сожаление о том, что эти люди обречены на гибель. Пусть г-н Зайцев прочитает средневековых мистиков, и он найдет, что причина инквизиции и жестокости - это следствие неправильного учения о спасении и гибели как награды и наказании. Оно породило учение о чистилище, нравственную ересь в форме индульгенций, кровавые войны с иноверцами и еретиками. Но все это не было выражением торжествующего злорадства. Ведь католические миссионеры нередко шли к еретикам, язычникам и мусульманам, чтобы обратить их в свою веру, и платили за это своей жизнью. Какая же здесь может быть злобная радость о погибели?
Католицизм - деформированная и во многом ложная религиозная система. Реальное насилие во имя кажущегося добра принесло много страданий и горя православным народам от католиков. Зачем же к их действительным грехам приписывать еще несуществующую радость от мысли, что большинство человечества погибнет? Католическая литература не дает нам повода для этих плоских умозаключений. Глупо бороться с идейным противником, обвиняя его не в действительных, а в мнимых грехах. Г-н Зайцев, забывая всякую меру в пылу полемического азарта, громко кричит: "Православные люди, не слушайте архимандрита Рафаила, ведь он такой же людоед, как каждый средневековый католик!"
Далее г-н Зайцев приготовил для читателей психологический аргумент, подобный бомбе. Он пишет: "Невольно возникает вопрос: случайно ли, что на страницах своей брошюры архим. Рафаил столь пренебрежительно отзывается о значении человеческой совести? Или он полностью уверен, что для спасения человеку достаточно одного лишь "внешнего обнаружения" своей православности, а совесть совершенно ни при чем?"
То есть г-н Зайцев говорит: "У самого совести нет, поэтому пишет, что можно спастись лишь одним ритуалом. Он уверен, что для спасения надо только обнаруживать свою религиозность во внешних формах, а совесть здесь ни при чем". Такой остроумный аргумент мало свидетельствует о совести его автора, но он ценен в том смысле, что показывает приемы дискуссии, какими пользуются г-н Зайцев и господа зайцевы. Святитель Дмитрий Ростовский взял эпиграфом для "Четьи-Миней" слова: "Не солгу на святого". Г-н Зайцев хитрит, цитируя святых, т.е. лжет на святых; я был бы удивлен, если бы он изменил своей обычной методологии (тем более по отношению ко мне).
Итак, к сожалению брошюра кончается, и нам надо расставаться с г-ном Зайцевым. Мне кажется, что он "напутствует" меня в заключение следующими словами и, ласково обращаясь ко мне, говорит, последний раз представляя меня читателю:
Дурачина ты, простофиля,
Деревенщина, лыком сшитая,
Рожа дикая, неумытая,
Борода на рогожу похожая.
Тебе только зайцев в степи ловить
И березовый деготь в лесу курить.
Кто наставил тя книжной хитрости,
Научил, начудил счету-грамоте?
Знать, слепой пономарь да глухой звонарь.
Ты своей непутевой книжицей,
Где ф-ита перепутана с и-жицей,
Басней, притчею басурманскою,
Сказкой-присказкой тьму-тараканскою
Насмешил всю Калугу великую -
Константинова града преемницу
И Москвы златоглавой соперницу.
Подбоченясь, смеются бояре степенные,
Звонко вторят им девицы красные,
Слуги их, падше на земь, катаются
И от хохота ножками дрыгают.
А заморский гость пуп от смеха сорвал
И в лечебницу с княжьего пира попал
В руки лекаря Немчуговича,
Побратима Алеши Поповича.
Кто учил тебя правилам лыцарским?
Знать ведмедь косолапый
И зайчишко мохнатый,
Наш бегун-попрыгун голопятый.
Воевать тебе только оглоблею,
А не шпагой изячной гишпанскою,
Не кичись ты пред нашею братией
Богатырской, испытанной ратию.
Бьемся с ворогами мы цитатами,
Будто стрелами звонко крылатыми.
Этих стрел у нас за спиной полный колчан,
А в руке у тебя лишь капустный кочан.
Мы не смерды, а дружники княжские,
Шубы русские, платья варяжские.
Уходи по-добру, по-здоровешку,
Пожалей свою буйну головешку,
И сиди со своими сказками
у себя за горами Кавказскими.
Иногда мне кажется, что я слышу голос профессора, принимающего экзамен, у которого в тот день разболелась печень. В общем, доктринальный тон г-на Зайцева наводит меня на ненужный скепсис...
В заключение г-н Зайцев хвалит себя, восхищается своей эрудицией, и хотя не верит в анафему, но предает меня чему-то похожему на нее отлучением от цивилизованного и прогрессивного мира. На каждой странице брошюры г-на Зайцева "Расспроси ближнего своего прежде, чем грозить ему", как огни неоновых ламп на рекламах, мелькают слова "мы доказали", "мы полностью доказали", "мы исчерпывающе доказали". Не от хорошей жизни приходится подтверждать и награждать аплодисментами самого себя. Есть восточная поговорка: "Хороший товар люди хвалят, а плохой товар продавец хвалит."
Господин Зайцев "великодушно" заканчивает свою речь: "И если бы не тот соблазн, который брошюра "Какое согласие..." может породить в церковной среде, вступать в полемику с ее автором мы не сочли бы возможным".
Благодарю автора за его снисхождение, за то, что он посчитал возможным сойти с олимпийской высоты "долу" ко мне. Напротив, его любезность доставила мне много удовольствий, а самое главное, он еще раз показал мне, какую опасность для Церкви несет в себе теологическая анархия, где под видом возвращения к "древнему православию" намечается новый отход от Православия. Таким образом, каждый богослов, собравши пригоршню цитат, может затем строить собственную модель своего "православия", то есть заниматься богостроительством. Там, где обрываются традиция и преемственность, где прямо или косвенно отвергаются вероучительные образцы, там начинается богословская "отсебятина". В этом хаосе мнений есть свой скрытый смысл - повернуть христианство к гностицизму.
Как поведут себя мои оппоненты? Скорее всего примут вид оскорбленного достоинства для того, чтобы избежать продолжения полемики, в которой могут обнаружиться их подделки, алогизмы, нищета мысли.
Мы учли пожелания г-на Зайцева приводить конкретные ссылки на источники и постарались следовать этому правилу. Легче ли от этого г-ну Зайцеву - не известно. Однако нас больше интересуют общие тенденции и цели модернистов, чем разбор мнений и ошибок их отдельных представителей. Но так как есть категория людей, которые манипулируют словами и могут отказываться от своих собственных высказываний, то нам пришлось в ряде случаев перейти от принципа к частному, от общей патологии - к истории болезни.
Мы ничего не имеем лично против г-на Осипова и г-на Зайцева, но принцип соборности Церкви повелевает нам и налагает на нас обязательство не только хранитъ Православие, но и свидетельствовать о нем.
Существует ригористический императив: "смерть или Православие." Я бы хотел выразить эту мысль в несколько иной форме: без Православия смерть становится неизбежной.
Послесловие.
Итак, наша книга подходит к концу. Мы обвиняем г-на Осипова в том, что он под видом православия методически и целеустремленно вводил в сознание своих студентов и читателей ложные антицерковные идеи, прикрытые псевдохристианской риторикой. Поскольку эта духовная ложь приобрела в его лекциях последовательную систему и методологическую продуманность, то возможность случайных ошибок здесь оказывается минимальной, тем более на них указывали г-ну Осипову не только его коллеги, но даже студенты. Здесь мы видим цель: под видом православия расшатать устои Православия, бросить в сердца своих слушателей семена скепсиса и недоверия к православному богословию, т. е. незаметно убрать из их сознания веру в единую Православную Церковь, без которой невозможно спасение.
Всякая революция начинается с популистской критики прежних структур и институтов. Поэтому экуменическая революция в Православии должна начаться с дискредитации вероучительных основ, чем постоянно занимается г-н Осипов под видом "возвращения" к святоотеческому учению, а на самом деле - к богословскому хаосу. Вспомним, что с подобных призывов началось протестантское движение в Европе.
Софистика означает в современном ее понимании извращение логики, незаметное нарушение логических законов с целью во что бы то ни стало доказать свое мнение, даже утверждая бессмыслицу. Он (софист) постоянно путает философскую терминологию, или не зная ее сам, или рассчитывая на незнание своей аудитории. У него ноумен превращается в субстанцию, а феномен - в акциденцию.
Мысль святого Афанасия Великого о "единстве существования сотворенного мира" г-н Осипов превращает в единоприродность и единосущие Божественного творения по той простой логической ошибке, что он приравнял подлежащее к его предикату, между тем, как сотворенный мир является логическим подлежащим, а существование или бытие - его сказуемым и предикатом, а отождествить существительное с предикатом - это значит заменить доказательство недоразумением. Но если в отношении богословия мы склонны считать ошибки г-на Осипова вполне осознанным и целенаправленным действием, то в отношении философии мы все-таки приписываем эти ошибки некомпетентности.
Содержание требует определенной формы. Нельзя преподавать математику танцуя; нельзя преподавать богословие - учение о Божестве и метафизическом мире, то, что должно быть священно для человека и требует благоговения, как соприкосновение со святыней и тайной, употребляя шутки и вульгаризмы, вроде выражений "надо здорово почесать затылок" и тому подобное. Язык, перемешанный с вульгаризмами в стиле Зощенко, не такая безобидная вещь, как кажется с первого взгляда. Такой подход к святыне уничтожает у слушателей чувство благоговения перед высотой рассматриваемых вопросов и постепенно приучает их относиться с дерзостью и развязанностью, с каким-то вульгарным панибратством к метафизическому миру. Представьте священнослужителя, который, одевшись в священную ризу и войдя в алтарь, начинает рассказывать анекдоты или же во время проповеди допускать шутки, вызывающие хохот.
Всякое религиозное образование - это прежде всего образование человеческой души и сердца. В каких учебниках богословия г-н Осипов нашел шутки и анекдоты? Иногда мы можем встретить такую иронию у св. Григория Богослова и св. Григория Паламы в полемике с врагами Православия. Но эта ирония была лишена вульгаризмов и представляла собой скорее доказательство от противного, т.е. логическое раскрытие мысли своего противника, которое обнаруживает ее противоречие и нелепость. Мы считаем, что научить человека фамильярничать с Богом - это значит закрыть для него возможность истинного познания Бога.
Христос победил мир и сатану - "князя этого мира", который выступал в древних мифах и мистериях под именем Пана. "Пан" означает "все, всеобъемлющий"; он является основой и сущностью всех языческих пантеонов. Есть сказание языческого историка о том, что во времена императора Тиверия один мореплаватель услышал на берегу необитаемого острова рыдания и плач. Это нимфы и сатиры оплакивали смерть Пана. Корабельщик "получил" повеление известить императору и миру, что Пан умер. Император созвал всех философов и жрецов, и они после долгого совещания решили, что Пан действительно умер. Это было во времена земной жизни Христа Спасителя.
Но Пан - это старый лис, который только притворился мертвым, чтобы незаметно продолжать свое дело. Он невидимо присутствовал в гностических общинах и оккультных союзах; ему поклонялись богумилы и альбигойцы; он шептал свое учение Плотину и Оригену; он обитал в подземельях тевтонских замков, и теперь он готовится к последней битве с Христом. Ему нужно разрушить Православие, чтобы затем объединить человечество в одну космическую "церковь", где он сам будет ее главой и главным жрецом. Он уничтожил дух истинного благочестия у допотопных людей, смешав два рода - сифитов и каинитов; и теперь он хочет смешать ложь и правду воедино, где поклонялись бы вместе Христу и Люциферу, но на самом деле - ему. Если раньше Пану надо было прятать свои ноги в сапоги тамплиеров, а рога - под капюшоны иоаннитов, то теперь он чаще выступает в своем обличии - освободителя людей от Бога.
Но, конечно, этот процесс далеко не завершен,- на пути Пана стоит Церковь, и поэтому Пан погружен в раздумье. Не все, кто продолжают дело Пана, понимают, какую "новую церковь" строят они, но всех их объединяет одно - духовная гордость. Впрочем, оставим задумчивого Пана с его "всеспасением" в аду. Будем помнить, что Христос победил мир и дал нам как врата к спасению Православную Церковь. Но в то же время не будем забывать о том, что Пан еще не умер.
Итак, наша книга подходит к концу. Мы обвиняем г-на Осипова в том, что он под видом православия методически и целеустремленно вводил в сознание своих студентов и читателей ложные антицерковные идеи, прикрытые псевдохристианской риторикой. Поскольку эта духовная ложь приобрела в его лекциях последовательную систему и методологическую продуманность, то возможность случайных ошибок здесь оказывается минимальной, тем более на них указывали г-ну Осипову не только его коллеги, но даже студенты. Здесь мы видим цель: под видом православия расшатать устои Православия, бросить в сердца своих слушателей семена скепсиса и недоверия к православному богословию, т. е. незаметно убрать из их сознания веру в единую Православную Церковь, без которой невозможно спасение.
Всякая революция начинается с популистской критики прежних структур и институтов. Поэтому экуменическая революция в Православии должна начаться с дискредитации вероучительных основ, чем постоянно занимается г-н Осипов под видом "возвращения" к святоотеческому учению, а на самом деле - к богословскому хаосу. Вспомним, что с подобных призывов началось протестантское движение в Европе.
Софистика означает в современном ее понимании извращение логики, незаметное нарушение логических законов с целью во что бы то ни стало доказать свое мнение, даже утверждая бессмыслицу. Он (софист) постоянно путает философскую терминологию, или не зная ее сам, или рассчитывая на незнание своей аудитории. У него ноумен превращается в субстанцию, а феномен - в акциденцию.
Мысль святого Афанасия Великого о "единстве существования сотворенного мира" г-н Осипов превращает в единоприродность и единосущие Божественного творения по той простой логической ошибке, что он приравнял подлежащее к его предикату, между тем, как сотворенный мир является логическим подлежащим, а существование или бытие - его сказуемым и предикатом, а отождествить существительное с предикатом - это значит заменить доказательство недоразумением. Но если в отношении богословия мы склонны считать ошибки г-на Осипова вполне осознанным и целенаправленным действием, то в отношении философии мы все-таки приписываем эти ошибки некомпетентности.
Содержание требует определенной формы. Нельзя преподавать математику танцуя; нельзя преподавать богословие - учение о Божестве и метафизическом мире, то, что должно быть священно для человека и требует благоговения, как соприкосновение со святыней и тайной, употребляя шутки и вульгаризмы, вроде выражений "надо здорово почесать затылок" и тому подобное. Язык, перемешанный с вульгаризмами в стиле Зощенко, не такая безобидная вещь, как кажется с первого взгляда. Такой подход к святыне уничтожает у слушателей чувство благоговения перед высотой рассматриваемых вопросов и постепенно приучает их относиться с дерзостью и развязанностью, с каким-то вульгарным панибратством к метафизическому миру. Представьте священнослужителя, который, одевшись в священную ризу и войдя в алтарь, начинает рассказывать анекдоты или же во время проповеди допускать шутки, вызывающие хохот.
Всякое религиозное образование - это прежде всего образование человеческой души и сердца. В каких учебниках богословия г-н Осипов нашел шутки и анекдоты? Иногда мы можем встретить такую иронию у св. Григория Богослова и св. Григория Паламы в полемике с врагами Православия. Но эта ирония была лишена вульгаризмов и представляла собой скорее доказательство от противного, т.е. логическое раскрытие мысли своего противника, которое обнаруживает ее противоречие и нелепость. Мы считаем, что научить человека фамильярничать с Богом - это значит закрыть для него возможность истинного познания Бога.
Христос победил мир и сатану - "князя этого мира", который выступал в древних мифах и мистериях под именем Пана. "Пан" означает "все, всеобъемлющий"; он является основой и сущностью всех языческих пантеонов. Есть сказание языческого историка о том, что во времена императора Тиверия один мореплаватель услышал на берегу необитаемого острова рыдания и плач. Это нимфы и сатиры оплакивали смерть Пана. Корабельщик "получил" повеление известить императору и миру, что Пан умер. Император созвал всех философов и жрецов, и они после долгого совещания решили, что Пан действительно умер. Это было во времена земной жизни Христа Спасителя.
Но Пан - это старый лис, который только притворился мертвым, чтобы незаметно продолжать свое дело. Он невидимо присутствовал в гностических общинах и оккультных союзах; ему поклонялись богумилы и альбигойцы; он шептал свое учение Плотину и Оригену; он обитал в подземельях тевтонских замков, и теперь он готовится к последней битве с Христом. Ему нужно разрушить Православие, чтобы затем объединить человечество в одну космическую "церковь", где он сам будет ее главой и главным жрецом. Он уничтожил дух истинного благочестия у допотопных людей, смешав два рода - сифитов и каинитов; и теперь он хочет смешать ложь и правду воедино, где поклонялись бы вместе Христу и Люциферу, но на самом деле - ему. Если раньше Пану надо было прятать свои ноги в сапоги тамплиеров, а рога - под капюшоны иоаннитов, то теперь он чаще выступает в своем обличии - освободителя людей от Бога.
Но, конечно, этот процесс далеко не завершен,- на пути Пана стоит Церковь, и поэтому Пан погружен в раздумье. Не все, кто продолжают дело Пана, понимают, какую "новую церковь" строят они, но всех их объединяет одно - духовная гордость. Впрочем, оставим задумчивого Пана с его "всеспасением" в аду. Будем помнить, что Христос победил мир и дал нам как врата к спасению Православную Церковь. Но в то же время не будем забывать о том, что Пан еще не умер.
Примечание к "Заключению"
Если мы сравним богословие XIX
столетия с богословием XX века, то увидим поразительную разницу.
Богословы XIX столетия не только по своей эрудиции стоят выше ученых
последующего века, но в их произведениях явно чувствуется цельность и
гармония, объективность и непротиворечивость.
Тип мышления людей исторически меняется. Если для предыдущих веков характерным было более синтетическое восприятие мира и уважение к первоисточникам, то в XX веке церковную науку поразил тот же недуг, который подтачивал гуманитарные науки уже с XVIII столетия: это рационализм и сомнение, вылившееся в панкритицизм. Этот процесс происходил постепенно, но в XX веке накануне революции произошел взрыв.
Казалось, что ученые одержимы революционным порывом ломать все прошлое, чтобы строить на руинах новый мир, отчасти используя старые кирпичи. Не только мелкие умы поддались этому искушению, но такие эрудиты, как Бердяев, Флоренский, Булгаков. Так называемые "религиозные мыслители" - философы в богословии - потеряв духовные ориентиры, или, если угодно, не сумев приобрести их, с одной стороны, заинтересовали интеллигенцию вопросами религии, а с другой, внесли в эти вопросы необыкновенную путаницу. Богословие в какой-то степени отражает духовный уровень современного ему времени. Поэтому кризис интеллигенции вызвал определенный кризис в кругах церковных ученых.
Это был прежде всего переход от синтетического мышления к аналитическому, от целого - к частному, от основополагающих идей - к фрагментам. Появилось то, что можно было бы назвать "нервозностью богословия". Оно не захватило глубины Церкви, а только ее поверхность, как ветер поднимает волны, но глубина моря остается спокойной. Большинство верующих, почти все, хотели одного - сохранить чистоту Православия. Поэтому Церковь осталась тождественной себе самой и выдержала удары тарана революции.
В 20-х годах пышно расцвели ядовитые цветы модернизма; обновленчество отвергло Предание, пыталось реформировать богослужение и превратить Церковь в полигон для своих экспериментов. Это было проверкой Православия. Народ и большинство духовенства отвергли обновленчество и оно оказалось деревом без корней. И теперь повторяются подобные процессы: модернисты утверждают, что в Церкви не существует богословских и канонических ориентиров,что достаточно найти несколько цитат, вырванных из контекста, чтобы обосновать свое мнение и стилизовать его под Православие. Таким способом можно доказать все, что угодно: ведь всякая ересь основана на произвольном монтаже цитат, выбранных из Священного Писания.
То же самое хотят сделать и с патристикой. Неужели богословы XX века могут с пренебрежением смотреть на богословов XIX и XVIII столетий, когда у людей были более глубокие духовные интуиции, а жизнь - более аскетической и соединена с ритмами церковного богослужения. Модернисты хотят доказать, что у нас нет ни твердой догматики, ни образцов веры, называемых символическими книгами, ни Предания, поэтому "Послания Восточных патриархов" и "Катехизис" митрополита Филарета стал для них стеной на пути, которую надо разрушить до основания.
Все человеческое несовершенно, если символические книги были бы совершенны, то они равнялись бы Евангелию, но они даны для того, чтобы отличить истину от лжи. Свет маяка - это не солнце, но он достаточен, чтобы корабль не разбился о прибрежные рифы.
Религия несравненно глубже философии, поэтому ее терминология остается менее четкой и конкретной. Семантика терминов меняется, и поэтому в символических книгах надо пояснять и уточнять отдельные положения, неизменно придерживаясь их учения, принципов и выводов. А здесь мы видим другое: желание дискредитировать и упразднить эти книги, чтобы очистить поле для других учений. Символические книги Православной Церкви, утвержденные соборами, ни одним собором до сих пор отвергнуты не были. Критика символических книг остается только частным мнением людей, а отвержение их - противопоставлением субъективизма в богословии принципу соборности, то есть антицерковным явлением, так как соборность - это любовь в единстве, дыхание Церкви как живого организма.
Тип мышления людей исторически меняется. Если для предыдущих веков характерным было более синтетическое восприятие мира и уважение к первоисточникам, то в XX веке церковную науку поразил тот же недуг, который подтачивал гуманитарные науки уже с XVIII столетия: это рационализм и сомнение, вылившееся в панкритицизм. Этот процесс происходил постепенно, но в XX веке накануне революции произошел взрыв.
Казалось, что ученые одержимы революционным порывом ломать все прошлое, чтобы строить на руинах новый мир, отчасти используя старые кирпичи. Не только мелкие умы поддались этому искушению, но такие эрудиты, как Бердяев, Флоренский, Булгаков. Так называемые "религиозные мыслители" - философы в богословии - потеряв духовные ориентиры, или, если угодно, не сумев приобрести их, с одной стороны, заинтересовали интеллигенцию вопросами религии, а с другой, внесли в эти вопросы необыкновенную путаницу. Богословие в какой-то степени отражает духовный уровень современного ему времени. Поэтому кризис интеллигенции вызвал определенный кризис в кругах церковных ученых.
Это был прежде всего переход от синтетического мышления к аналитическому, от целого - к частному, от основополагающих идей - к фрагментам. Появилось то, что можно было бы назвать "нервозностью богословия". Оно не захватило глубины Церкви, а только ее поверхность, как ветер поднимает волны, но глубина моря остается спокойной. Большинство верующих, почти все, хотели одного - сохранить чистоту Православия. Поэтому Церковь осталась тождественной себе самой и выдержала удары тарана революции.
В 20-х годах пышно расцвели ядовитые цветы модернизма; обновленчество отвергло Предание, пыталось реформировать богослужение и превратить Церковь в полигон для своих экспериментов. Это было проверкой Православия. Народ и большинство духовенства отвергли обновленчество и оно оказалось деревом без корней. И теперь повторяются подобные процессы: модернисты утверждают, что в Церкви не существует богословских и канонических ориентиров,что достаточно найти несколько цитат, вырванных из контекста, чтобы обосновать свое мнение и стилизовать его под Православие. Таким способом можно доказать все, что угодно: ведь всякая ересь основана на произвольном монтаже цитат, выбранных из Священного Писания.
То же самое хотят сделать и с патристикой. Неужели богословы XX века могут с пренебрежением смотреть на богословов XIX и XVIII столетий, когда у людей были более глубокие духовные интуиции, а жизнь - более аскетической и соединена с ритмами церковного богослужения. Модернисты хотят доказать, что у нас нет ни твердой догматики, ни образцов веры, называемых символическими книгами, ни Предания, поэтому "Послания Восточных патриархов" и "Катехизис" митрополита Филарета стал для них стеной на пути, которую надо разрушить до основания.
Все человеческое несовершенно, если символические книги были бы совершенны, то они равнялись бы Евангелию, но они даны для того, чтобы отличить истину от лжи. Свет маяка - это не солнце, но он достаточен, чтобы корабль не разбился о прибрежные рифы.
Религия несравненно глубже философии, поэтому ее терминология остается менее четкой и конкретной. Семантика терминов меняется, и поэтому в символических книгах надо пояснять и уточнять отдельные положения, неизменно придерживаясь их учения, принципов и выводов. А здесь мы видим другое: желание дискредитировать и упразднить эти книги, чтобы очистить поле для других учений. Символические книги Православной Церкви, утвержденные соборами, ни одним собором до сих пор отвергнуты не были. Критика символических книг остается только частным мнением людей, а отвержение их - противопоставлением субъективизма в богословии принципу соборности, то есть антицерковным явлением, так как соборность - это любовь в единстве, дыхание Церкви как живого организма.
Из книги архим. Рафаила Карелина "О современном неогностицизме"
Комментариев нет:
Отправить комментарий