Мудрейший Отец V века преп.
Викентий Лиринский, зная о коварстве древнего змия, пишет о правиле разделения
истины и лжи в недрах Православной Церкви: «...потому-то именно, что существует
такое количество изворотов крайне разнообразного заблуждения, весьма необходимо
направлять нить толкования пророков и апостолов по правилу церковного и
православного понимания. В самой же кафолической Церкви особенно должно
заботиться нам о том, чтобы содержать то, чему верили повсюду, всегда, все; ибо
истинное и в собственном разуме кафолическое, как показывает значение и смысл
наименования сего, — то, что все вообще объемлет. Но это будет только тогда,
когда мы последуем всеобщности, древности, согласию; а всеобщности последуем мы
тогда, когда признаем истинною ту только веру, которую исповедует вся по
Земному шару Церковь; а древности — тогда, когда никак не отступим от тех
мыслей, которые, несомненно, одобрены святыми предками и отцами нашими; а
согласию — тогда, когда в самой древности последуем определениям и мыслям всех
или по крайней мере большинства священников и вместе учителей»[1].
Следуя этому правилу, Церковь Христова
стоит уже двадцать веков, но в наше время вновь появились те, кто стал
подвергать его сомнению. Некоторые современные теологи, выдвигающие новые учения,
столкнулись с тем фактом, что их мнения православные христиане стали сравнивать
со словами Отцов и обнаружили, что эти доктрины несовместимы. Тогда эти
теологи, вместо вполне нормального в данной ситуации покаяния и отказа от своих
богословских новшеств, выдвинули точку зрения, согласно которой можно верить во
все что угодно, лишь бы эта вера не была бы прямо осуждена Церковью. Они
утверждают, что если некий тезис не имеет непосредственного сотериологического
значения, и при этом он: а) не осужден соборным разумом; б) не ведет при своем
логическом раскрытии к противоречию с ясно установленным догматическим
церковным вероучением; в) расходится с суждениями некоторых из Отцов, но г) все
же имеет опору хотя бы в некоторых свидетельствах церковной традиции — то его
можно придерживаться, при условии, что он не будет преподноситься как некое
общецерковно-обязательное вероучительное суждение. При этом неважно, что
частные богословские мнения могут противоречить друг другу. Это считается
нормальным и для обоснования этого ссылаются слова ап. Павла, якобы сказанные
по этому поводу: «ибо надлежит быть и разномыслиям («αἱρέσεις») между
вами» (1 Кор. 11, 19).
Но особенно любят ссылаться на
изобретателя этой теории — известного церковного историка В. В. Болотова, который
пишет: «Никто не властен воспретить мне в качестве моего частного богословского
мнения держаться теологумена, высказанного хотя бы одним из отцов Церкви, если
только не доказано, что компетентный церковный суд уже признал это воззрение
погрешительным. Но с другой стороны, никто не властен требовать от меня, чтобы
я, в качестве моего частного богословского мнения, следовал теологумену,
высказанному несколькими отцами Церкви, коль скоро этот теологумен не пленяет
меня своей возвышенной богословской красотой, не покоряет меня доступной и
моему разумению державной мощью своей аргументации»[2].
Считается, что данная цитата позволяет
как угодно оперировать с истинами веры. Более того, некоторые из сторонников
этого мнения утверждают, что само по себе понятие «согласие Отцов» (consensus
patrum) внутренне противоречиво, и единомыслие для христиан возможно лишь в
главном — в общем пути, которым они должны идти к своему спасению, следуя любви
и свободному толкованию Священного Писания, находясь в лоне Православной
Церкви.
Подобная аргументация, отвергающая
согласное мнение Отцов, применяется при рассмотрении вопроса о Творении
(происхождении человека, происхождении смерти и т.п.), в области экклезиологии
(вопрос о границах Церкви), сакраментологии (действительность внецерковных
таинств), эсхатологии (конечность мучений), христологии (поврежденность или
неповрежденность человеческой природы, воспринятой Христом при Его Воплощении),
в отношении к библейской критике, чудесам и т. д. Таким образом, нам
предлагается смириться с сосуществованием в Церкви ряда систем богословия,
объединенных лишь формальнымследованием догматам Вселенских Соборов
(хотя часто и последнее ограничение отбрасывается в угоду тому или иному
«теологумену»).
Но давайте рассмотрим обоснованность в
рамках Священного Предания теории теологуменов. Необходимо сказать, что само
понятие частного богословского мнения, одним из разновидностей которого
является «теологумен», вовсе не есть в святоотеческом понимании нечто такое,
чем стоит гордиться или считать возможным конструировать из подобранных на
основании этого аргументов собственную богословскую концепцию. По верному слову
о. Рафаила (Карелина), «православная позиция в этом вопросе несколько иная.
Если мнение одного Отца противоречит преданию Церкви или учению других отцов,
то следует придерживаться взгляда, высказанного большинством отцов, как
наиболее достоверного. Поразительным свидетельством религиозной истины является
единство духовного опыта и единство учения, построенного на основе этого опыта
многими отцами. Это не просто совпадение взглядов, а мистическое созерцание
одной реальности и свидетельство очевидцев. Выбор теологуменов на основании
свидетельства одного из авторитетов, по своему личному вкусу или полемической
заинтересованности очень похож на прием иезуитов, называемый пробабелизмом,
когда для совершения какого-нибудь поступка, противоречащего общепринятым
нормам нравственности, достаточно в свое оправдание указывать на пример или
высказывание одного из авторитетов. А найти нужную цитату и подогнать ее под
собственное мнение не так уж трудно»[3] .
Более того, святые отцы считали
повторением греха Хама цитирование мнения святого, противоречащего учению
большинства. Вот как говорит об этом святитель Фотий: «Если бы 10 или даже 20
отцов сказали так, а 600 и бесчисленное множество не говорили того: кто будет
оскорблять отцов, — не те ли, кто, заключая благочестие немногих тех отцов в
немногие слова и поставляя их в противоречие Соборам, предпочитают их
бесчисленному сонму, или те, кто защитниками своими избирают многих отцов?»[4]
Итак, «теологумен» — результат
отклонения человеческой мысли от Откровения, по словам преп. Варсануфия —
«неправое учение»[5]. Так может ли из собрания неправды появиться истина?
В.В. Болотов, первым введший в богословский
обиход термин «теологумен» взял его не у святых Отцов и даже не из
«схоластического богословия», а из западных теорий догматического развития,
основанных на гегелианстве. «У Болотова обоснованием служит его представление о
“теологуменах” как богословских утверждениях особого статуса — не имеющих
достоверности и общепризнанности догматов, однако и не трактуемых как смесь
отблесков истины с греховным неведением (о греховности неведения богословских
истин, то есть того, что необходимо для спасения, он даже не упоминает). Свое
воззрение он преподает как святоотеческое и как бы в подтверждение этого —
вместо отсутствующих ссылок на святых отцов — записывает “теологумен”
греческими буквами. Но из словарей легко убедиться, что ни классический, ни
средневековый греческий язык существительного <такого> не знает. Слово
было пущено в ход западными учеными Нового времени... Слово “теологумен”,
записанное по-гречески, служило для обозначения каких-то мнений отцов,
отклонявшихся, с точки зрения этих авторов, от церковного учения; в болотовском
словоупотреблении это точнее всего будет соответствовать “частному
богословскому мнению”. Из того же источника, откуда Болотов заимствовал свой
псевдогреческий термин,— из неправославной западной культуры — заимствовал он
прежде всего и свое представление о богопознании и о том знании Бога, которым
обладает Церковь»[6].
Рассмотрим библейский стих «ибо
надлежит быть и разномыслиям («αἱρέσεις») между вами»(1 Кор. 11, 19),
который чаще всего выдвигается в пользу того, что нормальным является
сосуществование в Церкви нескольких взаимоисключающих точек зрения по поводу
еще не решенных на Соборах вопросах вероучения.
Приведем слова В. Лосского, сказанные
им по поводу аналогичной попытки прот. С. Булгакова защитить свою софиологию:
«Прот. С. Булгаков хочет превратить богословские споры, разделения (“ереси”),
смуту — в нормальное явление церковной жизни, в необходимую норму, без которой
невозможно постижение Истины. Он обличается прежде всего ап. Павлом, на
которого хочет опереться... Ап. Павел отнюдь не признает споров в Церкви
нормальным и даже обязательным явлением, “не хвалит” за разделения, признает их
“худшим”, с трудом верит слухам о них и утешается мыслью о промыслительной
воле, которая самое зло заставляет служить ко благу и допускает споры, чтобы в
искушении возвысились искуснейшие. Иного толкования приведенного текста — в
смысле “необходимости” ересей для нормальной жизни Церкви — быть не может. В
противном случае пришлось бы толковать в том же смысле слова Господа: “Горе
миру от соблазнов: ибо надобно прийти соблазнам: но горе тому
человеку, чрез которого соблазн приходит” (Мф. 18, 7), то есть
приписывать Богу происхождение зла, соблазнов и нестроений в мире.
Бурные и длительные “богословские
обсуждения” (например, христологические споры, на которые указывает о. С.
Булгаков) сами по себе отнюдь не являются нормальным и желательным явлением
церковной жизни... Соборные вероопределения, которыми обычно заканчивались
споры, всегда являлись экстренной мерой. Они ни в какой степени не оправдывают
тех, кто вынуждает Церковь к столь крайней мере, возбуждая споры и смуту,
становясь причиной соблазна (“скандалон” — греч.). Героизм,
проявляемый на войне защитниками отечества, не делает войну саму по себе
положительным и необходимым явлением...
Если бы богословские споры и обсуждения
были нормой догматической жизни, единственным путем к познанию Истины, то
никогда не было бы Отцов и Православия бы не существовало... были бы мнения,
блуждания впотьмах, множество комиссий, разбирающих и обсуждающих отдельные
положения, громадная литература, подготовка материалов к “будущему Собору”, — и
покинутое стадо верных, предоставленное “ветрам учения”, не знающее за кем
идти, как веровать, в ожидании “обоснованного суждения” Собора, который в
результате, по словам о. С. Булгакова, может еще “оказаться разбойничьим”. Об
этом стаде верных, ради которых пролилась драгоценная Кровь Христова, ради
которых в Пятидесятницу сошел Дух Святой, ради которых существует Церковь, о.
С. Булгаков забывает. Забывает и о том, что в Церкви людям вручена сама
Божественная Истина, а вместе с тем и ответственность за чистоту ее усвоения
всеми членами Тела Христова, каждым в свою меру. Сознание этой ответственности,
ревность о Церкви побуждают не к промедлению и обсуждению, но прежде всего к
решительному противодействию тому, что может принести духовный вред верным.
Слово — не безразличное сотрясание воздуха, а действенная духовная сила,
особенно слово учения в Церкви. Здесь не может иметь место квиетизм, но
непрестанное бодрствование церковной власти и немедленное принятие тех или иных
мер для наставления и ограждения паствы. Богословские споры, которые при этом
ведутся, являются печальной необходимостью, той войной, в которой выдвигаются
“искуснейшие”, защищая общее достояние Церкви»[7] .
Эти слова В.Лосского во всей своей
полноте относятся и к современный сторонникам «теологуменов», желающих тем
самым защититься от справедливого обвинения в ереси.
Действительно, надо сказать, что
совершенно непустимым является отношение к богословию как к сфере творческой
активности человека. Во-первых, богословие решает слишком важные вопросы, чтобы
в нем было место человеческому произволу. Попытка применить способности своей фантазии
к богословию подобна попытке экспериментировать на минном поле. Измени хоть
букву в Символе веры — и вечная участь человека станет весьма печальной!
Построй новую догматическую систему — и мир будет потрясен чудовищными
преступлениями. По справедливому замечанию Честертона, богослов подобен
укротителю львов и тигров. Дай им чуть воли — и чудище древнего отчаяния
захватит народы! Да и сами верующие ждут от богословия вовсе не новых систем, а
свидетельство истины. Христианину вовсе не интересно, как модные теологи
считают возможным понимать тот или иной древний текст; им не важно, можно ли
истолковать Евангелие так, что мучения когда-то окончатся, или в угоду
«братьям-католикам» утверждать, что «филиокве» вполне «православное» учение,
или что их таинства действительны потому, что так можно понимать то или иное
высказывание святого. Им (автор причисляет себя к этой же вымирающей группе
населения) важно знать, как же все было на самом деле, какова истина. Что в
чаше у ксенза? Откуда взялось тело Адама? Мучили ли Христа греховные помыслы?
Но теологумен здесь нам ничем не поможет. Ведь он – только художественное
произведение, а не свидетельство очевидца. Попытка заменить богословскими
мнениями ясное свидетельство Предания – это духовное фальшивомонетничество.
Ведь и тот, кто подделывает купюру, совершает творческую работу, при этом
стараясь, чтоб его произведение было максимально похоже на подлинник. Также и
новый богослов творчески строит собственную систему и при этом выдает ее за
подлинное, современное Православие. Исходя из этого понятно, почему
Архиерейский Собор Русской Православной Церкви 2000 года заявил, что
«недопустимо ограничивать согласие в вере узким кругом необходимых истин, чтобы
за их пределами допустить “свободу в сомнительном”. Неприемлема сама установка
на толерантность к разномыслиям вере» («Основные принципы отношения Русской
Православной Церкви к инославию», 2.10) Это соборное определение категорически
отвергает саму возможность существования «теологуменического богословия» и тем
самым лишает сторонников этой методологии любой возможности остаться в рамках
православного вероучения.
Необходимо заметить, что признание
свободы «теологумического творчества» построено на невысказанной посылке, будто
бы не существует цельной системы святоотеческой мысли. Эта посылка получила
свое развитие в трудах протестантских историков Церкви еще в XIX веке,
что было необходимо им по конфессиональным соображениям (чтобы доказать
необходимость Реформации). Но не так считали сами Отцы. Для них патристика была
чем-то единым. Нет нужды приводить бесчисленные цитаты, достаточно вспомнить
анафематизм VIIВселенского Собора: «Мы следуем древнему
законоположению кафолической Церкви. Мы сохраняем определения отцов.
Прибавляющих что-либо к учению кафолической Церкви или убавляющих от него мы
предаем анафеме». Очевидно, что для сознания Церкви Отцы были чем-то
внутренне единым. Справедливо писал об этом о. Серафим (Роуз): «Святые отцы
(если только они подлинные святые отцы, а не просто церковные писатели
неопределенного авторитета), излагая учение Церкви, не противоречат друг другу,
даже если, по нашему слабому разумению, между ними, как нам кажется, есть
разногласия. Это академический рационализм противопоставляет одного отца
другому, прослеживает их “влияние” друг на друга, делит их на “школы” или
“фракции” и находит между ними противоречия. Все это чуждо
православно-христианскому пониманию святых отцов. Для нас православное учение
святых отцов — одно целое, а так как всего православного учения, очевидно, не
содержится ни у одного отца, ибо все святые отцы по человечеству своему
ограничены, то мы находим его частью у одного отца, частью у другого, и один
отец объясняет то, что непонятно у другого»[8] .
Любой внимательный человек может
убедиться в том, что по подавляющему большинству вопросов вероучения он найдет
у Отцов единый взгляд, так что их учение составляет собою некую целостность.
Все это очевидным образом говорит о том, что это не случайные взгляды людей, а
Традиция Святого Духа! Да, Церковь имеет свой Источник информации, Который
обладает наивысшим авторитетом по всем без исключения вопросам, ибо Он причина
бытия всего существующего. Этот Источник – единственный Свидетель творения, ибо
Он Сам – Творец, и потому любой человек, верящий Ему, вовсе не нуждается в
свидетельстве мирской мудрости, а скорее будет гнушаться и презирать ее, как
неспособную познать Бога чрез Его творение. Информация этого Источника
содержится в Слове Божием, хранимом Церковью. И только Церковь имеет право
толковать Слово Божие, ибо в ней доныне действует и живет Дух Святой, Который и
дал Священное Писание чрез апостолов и пророков, и Сам истолковал Писание чрез
святых Отцов. Мы знаем, как опознать Его священный голос. Он слышится нам
тогда, когда Писание одинаково понимают все Отцы, живущие во все времена, и во
всех местах. И если мы будем поступать так, то мы узнаем подлинную историю
мира. Свят. Григорий Нисский пишет, что надо “учительницей во всем этом иметь
Церковь, чтобы ни для чего не было нужды в постороннем голосе, ибо, как говорит
Господь: вот закон для духовных овец, — не слушать им чуждого гласа (Ин. 10,
5)”» [9].
Поэтому на вопрос: «Что именно
неприемлемого и вредящего делу спасения людей я вижу в том или ином
теологумене?» — ответить можно так: неприемлемым является такое отношение к учению
Церкви и, главное, к Священному Писанию, которое ведет человека к вечной
гибели. И это не наше мнение, а учение Священного Писания и богодухновенных
Отцов Церкви.
Святой праведный Иоанн Кронштадтский
так пишет тем, кто, подобно современным теологумистам, сомневается в буквальном
смысле Священного Писания: «Когда усомнишься в истине какого-нибудь лица или
события, описываемого в Священном Писании, тогда вспомни, что все Священное Писание
богодухновенно есть (2 Тим. 3, 16), как говорит апостол, значит, истинно
и в нем нет вымышленных лиц, басней и сказок, хотя есть притчи, а не
собственное сказание, где всякий видит, что идет речь приточная. Все слово
Божие есть единая истина, целостная нераздельная, и если ты признаешь за ложь
одно какое-нибудь сказание, изречение, слово, ты погрешишь против истины всего
Священного Писания, а первоначальная истина есть Сам Бог. Аз есмь
истина (Ин. 14, 6), говорит Господь; слово Твое истина есть(Ин.
17, 17), говорит Иисус Христос Богу Отцу. – Итак, все священное Писание почитай
истиною: как о чем говорится, так то и было или бывает»[10].
Премудрейший Учитель Церкви Иоанн
Златоуст предупреждает тех несчастных, которые пытаются ввести свои мысли под
видом толкования Писания: «Не верить содержащемуся в Божественном Писании, но
вводить другое из своего ума, это, думаю, подвергает великой опасности
отваживающихся на такое дело». И действительно, опасности большей просто не
существует. Ведь речь идет о вечном мучении вместе с нечистыми духами, как бы
это ни казалось смешным мнимым мудрецам! Недаром тот же Златоустый святитель
восклицает о предшественниках современных «любителей творческого богословия»:
«Но он не верит Писанию? Так отвратись от него, как от неистового и безумного.
Кто не верит Создателю вселенной и как бы обвиняет истину во лжи, тот какое
может заслужить какое-либо прощение? Эти люди имеют притворный вид и, надевая
личину кротости, под овечьей кожей скрывают волка»[11].
Если мы спасаемся через веру (Еф. 2,
8), то, отвергнув или исказив ее, мы гибнем. Что же может быть более страшным?
«Теологуменистами» отвергается учение о богодухновенности Писания и традиция
его понимания, данная нам через Отцов. Постулируется изменяемость догматов,
разделяемых на важные для спасения и неважные. Искажается представление о
Священном Предании. Полностью оказывается отброшен принцип «согласия Отцов».
Вводятся мнения, которые были отвергнуты Церковью. Так кто же может спасти тех,
кто выдумываетсвою веру, кто отвергает единственное данное Богом
средство спасения, кто сам себя выбрасывает за границы Православия? Практика
показывает, что любовь к «богословскому творчеству» является следствием
отсутствия страха Божия, который является основой премудрости и началом всякого
блага. Прав был о. Серафим (Роуз), когда называл таких мыслителей «теологами с
сигарой». Для них утрачено ощущение Бога Живого и Истинного. И они забывают,
что Ему мы дадим ответ за каждое праздное слово, а тем более за самонадеянное
слово о Нем.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Викентий Лиринский, преп. О
Священном Предании Церкви. СПб., 2000. С. 19–20.
2. Болотов В.В. К
вопросу о Filioque. СПб., 1914. С. 31–32.
3. Рафаил (Карелин),
архимандрит . Вызов новомодернизма. М., 1999. С. 90–91.
4. Цит.по: Лебедев А. П. Очерки
внутренней жизни Византийско-восточной Церкви в IX, X и XI веках. СПб.,
1998. С. 160.
5. Преподобных отцов Варсануфия
Великого и Иоанна руководство к духовной жизни. М., 1995. С. 387–388.
6. См.: Прот. Иоанн
Мейендорф. Жизнь и труды святителя Григория Паламы. Византороссика.
1997. С. 400–402.
7. Лосский В. Спор о
Софии. М., 1996. С. 13–15.
8. Серафим (Роуз),
иеромонах. Православный взгляд на эволюцию. СПб., 1997. С. 36–37.
9. Св. Григорий Нисский. Творения.
Ч. 1. М .,
1861. С. 204.
10. Иоанн Сергиев,
протоиерей. Моя жизнь во Христе. СПб., 1893. Т. 1. С. 102–103.
11. Св. Иоанн Златоуст. Творения
Т. 4. Кн. 1. СПб., 1898. С. 11.
Комментариев нет:
Отправить комментарий